Александр Левинтов - 6 | Поэтический дневник

мы музыку колотим
ударными и прочим,
неистово, захлёбно,
то плавно, а то дробно

мы музыку танцуем,
подобно водным струям,
подобно вихрям ветра,
от свинга до балета

мы музыку мурлычим
в ответ на птичьи кличи,
мы звуки собираем,
как и букеты в мае

мы музыкою дышим,
мы чувствуем и ищем,
в себе, вокруг и в мире,
в зените и в надире

мы музыкою живы,
ведь звуки так не лживы,
и в шумном, сорном гаме —
мелодии над нами

«это что?», «а это что?» —
дети – чистые онтологи,
каждый миг – как в мир окно,
никакой формальной логики

бескорыстно честный взгляд
на происходящее,
и вопросы – все подряд,
только подлежащие

мир доверием открыт,
а совсем не знаньями,
жизнь – как праздник, а не быт,
чистое сознание

и глаза всё говорят,
что не сшепчут губы,
мир тебе, конечно, рад,
хоть он чуть и грубый

мы с тобой – одна душа,
добрые, как звери,
мы с тобою, не спеша,
все откроем двери

страна моя подобна паутине,
но мы обязаны во всём её любить,
паук неторопливо, чванно, чинно
прядёт в Кремле узду – тугую нить

он всех боится – все его боятся,
полки охраны в случае чего,
простой народ и даже папарацци —
им недоступно лицезреть его

там – накопление, у нас одни отливы,
он не за нас, но мы – за одного,
мы все живём в тоске инфинитива,
и лишь паук – в личине имаго

живыми соками бессмертие питая,
он всех переживёт, пережуёт, проест,
он против всех – от Сены до Китая,
добру и совести завистливый протест

последних дней волна:
как много суеты,
ненужных слов и чувств,
зудящих мелочей,
все мысли – не о том,
чего-то не успеть,
кого-то – потерять,
не думать, что ещё
всего одно мгновенье —
румяна на щеках,
чуть выбритые скулы,
пиджак и галстук в тон,
пройдут, перекрестясь,
и скажут пару слов,
что был такой, увы,
хотел чего-то сделать,
был добрым, может быть,
а, впрочем, хорошо,
что вовремя ушёл,
а нам тут за него,
так отчего ж не выпить?
помянем, так сказать…
сознание моё
отключат от меня,
передадут другому
или, скорей, в утиль,
и медленно спадут
покровы, ткани, ложь,
останется лишь правда:
такой-то, пара дат —
и больше ничего…

я укладываю вещи:
полотенце, щётка, паста,
и ещё – немного хлеба,
говорит мне голос вещий:
«всё-таки – почти на небо,
всё-таки – наверно, баста»,
и тетрадку для стихов,
кажется, совсем готов,
что ещё? – почти не надо
из того, что люди ценят,
мне бы взять с собой прохлады,
никаких не надо денег,
никаких воспоминаний,
сожалений и догадок,
оставляю хлам исканий,
суету, долги, досаду
а ещё я оставляю
остающимся надежду,
и мечты – да хоть бы стаю! —
пищу сладкую невеждам…
всё, что глохнет и немеет,
что само собой даётся,
и любовь – она нужнее,
тем, кто дома остаётся

афиша – декорация театра,
за нею прячутся постыдные дела,
Введенский холм – отнюдь не холм Монмартра:
история исподним подвела

потёртый и мягкий плюш,
чуть тронутый грустью и пылью,
теперь тут такая глушь,
поросшая прошлым и былью,

погасшие звёзды давно
твоей опустевшей сцены,
и знать никому не дано,
какие тут были измены

интриги, притворные страсти,
как рушились планы, мечты,
и надвигались напасти
придуманной ах! -наготы

и зрители где-нибудь спят
в укромных могилах и урнах,
за старой игрой не следят
и не реагируют бурно:

не слышно ни свиста, ни «бис!»,
на люстре висит паутина,
и время, идущее вниз,
без грима, совсем не картинно

ты спишь, безмятежен и глух,
в своих коридорах и нишах,
твой светоч навеки потух,
и голос твой больше не слышен

афиша – декорация театра,
за нею прячутся постыдные дела,
Введенский холм – отнюдь не холм Монмартра:
история исподним подвела