Михаил Сорин - Тот не моряк. В морях мои дороги

Тут на глаза попалася «Секс-шопа»,
Как не зайти, не взглянуть на неё?
А там мужские члены, рядом попа
И кое-что… знакомое ещё.

Хошь с подогревом, хочешь на отсосе,
Любой длины и даже толщины,
Коль здесь народ такие штуки носит,
Мы местным дамам явно не нужны.

Аппаратуру мы купили сдуру,
Не разобравшись с «ПАЛом», где «СЕКАМ»
Они ж, увидев нашу конъюнктуру,
Всучили нам китайский разный хлам.

Ну, электроника – творенье капитала,
Хоть на измор, но мы тебя возьмём,
Нас НЛО в пути не испугало,
Стою в руке с зажатым молотком.

В семиэтажном был универмаге,
Где эскалатор, лифты и фонтан,
Ассортимент от кожи до бумаги,
Как будто всё оптический обман.

А рядом тут же, прямо у дороги,
Лежит «в дрезину» пьяный негритос,
А полисмен глядит совсем не строго,
Свобода здесь – и в этом весь вопрос!

Ещё глядели статую Свободы,
Не впечатлила что-то никого,
Позеленела, или от природы,
И как-то больше нравилась в кино.

«Оскал звериный» как-то растворился,
Такой же люд, и много наших там,
Кто «загнивает», кто не научился,
Но каждый здесь, по-видимому, САМ!

Нас не сманили пьянством и развратом,
И не пытались даже застрелить,
Не вербовали с ЦРУ ребята
И не склоняли Родину забыть.

Последний доллар тратим на закуску,
«Горячий дог» и колы по сто грамм,
Пора домой, к себе на берег русский,
К своим проблемам, жёнам и делам.

И снится чудный сон походный:
Одни стоим на берегу,
Костюм тропический, немодный,
И ноги в тапочках в снегу.

Вокруг деревья в лист одеты,
Сквозь снег зелёная трава,
И льются птичие сонеты,
Кружит от счастья голова.

А воздух пряно-золотистый,
И не качает, не штормит,
Роса жемчужиной искристой,
И ветер кронами шумит.

Бежит дорога, вдаль скрываясь,
Она и тянет, и манит,
За горизонтом обрываясь,
В поход собраться нам велит.

А что же мы, глазам не верю:
Походный штаб, ужель опять?
Да, это братство не измерить,
И сухопутным не понять.

Но что же это за холмами?
Стоит просторная изба,
И мы туда несёмся сами,
Туда толкает нас судьба.

Вошли и сразу обалдели:
Громадный стол, да как накрыт!
Такого мы ещё не ели,
Враз разыгрался аппетит.

Отведав фруктов, мяса, водки,
И охмелевшие слегка,
Промолвил кто-то: Эх, молодку,
Тогда бы кайф наверняка.

И тотчас двери отворились,
А там в шеренге нумера,
Стыдливо очи потупились,
Пора, товарищи, пора!

И вмиг растаял штаб походный,
Лишь общий стон из-за дверей,
И крик души, теперь свободной,
Терпевшей муку столько дней.

Лишь только утро засветилось,
Всё сызнова вернулось вспять,
От сна сознанье пробудилось:
Иллюминатор, море, Бл-ь!

Блажен, кто верует в любовь,
Блажен, кто верит в справедливость,
Блажен, кто проливает кровь,
Надеясь на Господню милость.

Блаженны мы, и в том числе,
Живём и ожидаем чуда.
На нас сидят, как на осле,
И перед носом манят блюдом.

Блажен, кому мочись в глаза,
А он от радости растает
И мнит, что Божия роса
Из глаз по лику истекает.

Плавучее «угробище», ах, мать твою ети,
Механикам «уродище» никак не завести,
Никак не можем тронуться – на якоре стоим,
Мы в группе охранения, а значит вместе с ним.

Качается, качается под нами океан,
Никак не унимается наш бешеный канкан.
Облезла авиация, облитая водой,
Лишь вертолёты чахлые стрекочут над волной.

А глупое «железище», две тыщи человек,
Стоит и тихо думает: остаться б тут навек.
Как символ развалившейся по всем статьям страны,
Которую распродали верховные чины.

Смеются страны Запада,
Злорадствует Восток.
Они нас распатронили
И вдоль, и поперёк.

Я навсегда запомнил это чудо,
Что мудро ТАКРом нарекли.
И вам скажу: Большой, паскуда,
В него все деньги утекли.

А дело было к юбилею —
Нам триста лет должно справлять.
На заседанье ассамблеи
Решили флот наш показать.