Андрей Мирошников - Кочевник

Ах, любовь моя, мука нежная,
Мне бы стать твоей лодкой быстрою,
Да зима сейчас больно снежная,
А на реках – лёд
вечной пристанью.

В сердце холодом чувство смутное,
Но от встречи мы не откажемся.
И святые мы, и беспутные.
То ли правы мы, то ли кажется?

Если свидимся – словно светимся —
От молвы людской не упрятаться.
Расстаёмся – надвое делимся.
То ли встречи ждать, то ли каяться?

Али в прорубь нам, да поставить крест?
Али кануть нам в ночь на саночках?
Пусть потом беду назовут «гротеск».
Да под лак её. Да под рамочку.

Чей-то ангел на крыше гоняет чужих голубей,
Отбивая чечётку,
свистит,
расправляет немытые крылья,
Вереща по-дурацки на древнем своём языке…
Хоть убей, но когда заиграет рассвет на трубе
И нацелится в окна светило,
как опытный киллер, —
Голубятня окажется вдруг на замке.

И, босыми ногами по жести, похожей на наст,
Прямо к краю,
к обрыву строительно-правильной кручи,
Безнадёжно скуля,
словно твой деревенский придурок,
И, печалясь за нас,
тех, кто верует больше в спецназ,
Тех, кого никогда ничему доброта не научит,
Он заломит крыла
и отчаянно рухнет в проулок…

Будет всё, как обычно: участковый,
медэксперты, акт,
Пьяный дворник, зеваки,
держащие дворик в осаде,
И всякий, как Шерлок,
понятлив и в версиях смел…
Только им не понять,
что имеющий крылья чудак,
Так неловко лежащий в сугробе,
как будто в засаде,
Так любил голубей потому, что летать не умел.
Он хотел научиться, он так научиться хотел…

Чей-то ангел, скорее приблудный,
бездомный, ничей,
Лихо свищет, ногами сучит,
матерясь, как безбожный сапожник,
Гонит ввысь голубей, подставляя восходу лицо.
Этот – парень не промах:
есть все дубликаты ключей,
И божественных птиц от него запереть
невозможно…

Пресыщение от добычи,
Отвращение после лжи.
Утопает в мечтах девичьих
Та, что рядом ещё лежит.

Сонно шепчет свои капризы,
И в объятиях душит стыд…
Кто-то пристально, с укоризной,
В окна смотрит из темноты.

Чай да сахар, любовь да ласка,
Но украденной я не рад.
И привычная дрожь опаски
Обращает усладу в яд.

И пылает чужое ложе
Шапкой, вспыхнувшей на воре…
Смотрит в окна, в сугробе ёжась,
Ангел каменный во дворе.

Он – бесчувственный соглядатай,
И ему ли меня судить?
Но мой серый двойник крылатый
Продолжает за мной следить…

Чутко спится в чужой постели,
Неуютно, как на костре.
Вьюга песни всю ночь свистела,
Куролесила во дворе.

Окна шкурит колючий ветер,
Бьёт по стёклам вчерашний снег.
Пламя страсти, чужой, неверной,
Обжигает и в полусне.

И ожог не унять снегами,
Не укроет метель и мгла —
Злую горечь обмана камнем
Кто-то бросил в узор стекла.

И ворвался ревнивый ветер
С белым крошевом на крыле.
Ты найдёшь на пустом конверте
Вместо адреса – мокрый след.

Сердце мучается похмельем,
И не хочется с ним на «ты».
Смотрит ангел, от снега белый,
Из предутренней темноты.

Был день тяжёл, был сумрак сер, как никогда.
Пугали шум и слишком тёмная вода.
И ты боялась чёрных туч и всё ждала —
Ждала весны и белых птиц.
Ждала тепла.

Дома стояли, как тома закрытых книг.
Тянулся миг, на сотню лет тянулся миг.
И словно пытка – голоса, шуршанье ног,
И этот город – безымянное пятно.

И краски старились на сером полотне,
Твой алый шарфик становился всё бледней,
И бедный скверик обречённо скрыть не мог
Немытых веточек графитовый дымок.