Андрей Мирошников - Кочевник

А ранним утром этот город чистым был —
Белей, чем мел, белей изысканных белил.
И краски пели, как живая акварель,
И ни к чему была печаль, что не апрель.

Мы шли легко, и каждый шаг оставил след.
И тот же шарф алел как кровь, как маков цвет
Пылали щёки. Сердце билось как во сне.
Была зима. И ты была. И падал снег.

Снег идёт – боль крадёт
И не просит разрешенья.
Город тот и не тот —
Завершённей, совершенней.
Снег идёт – сеть плетёт,
Ловит съёженных прохожих.
Люди, скверы, литьё —
Все на этот снег похожи.

Снег идёт. Что нас ждёт?
Так не хочется об этом…
Если нам повезёт —
Нас с тобою не заметят,
Не узнают друзья
И подруги не осудят.
Снег идёт, и нельзя
Знать о том, чего не будет…
Снег идёт.

Не найдёт
Нас никто: мельканье это
Спрячет нас, заметёт,
Убаюкает до лета,
А потом – трын-трава.
А потом? Забудь об этом:
Снег идёт. Ты права —
Мы одни на белом свете…

Снегопад – нега, спать…
Белый снег постелью свежей.
Засыпать…
Засыпать
Будет снег, ласкать и нежить.
Снегопад. На губах
Вместо слов
снежинки тают.

Нас жалеет судьба,
Понимает, обнимает.

Белый снег. В полусне
Все слова —
безумный лепет —
Тлеют в зимнем огне,
Белый снег —
холодный пепел.
Всё грустней белый снег
Опускается на плечи.
Всё тесней белый свет,
Всё синее ранний вечер…

Даже если снег лавиной —
Будет всё не так, как прежде:
Будет всё наполовину,
А любовь утратит нежность,

Что нашла ты, отыскала
В муках, терниях и корчах…
В неизвестность зубы скалит
Чёрный пудель зимней ночи.

Белым зноем сон заноет,
Заболит истомно-тонко,
И запляшет за стеною
Белый шут ночной позёмки…

Напраслина лести и блеск эпатажа,
И ложная скромность, и гордость назло —
Мы были любимы, любили однажды.
Нам было красиво. Нам страшно везло.

И ныне, когда я немыслимо старше,
И скучен, и зол, и роднёй окружён,
Я снова готов это имя – Наташа —
Царапать на парте карманным ножом.

На чистые стены, морозные стёкла,
На чёрные доски, в большую тетрадь —
Что пальцы посмели, что сердце исторгло…
Ах, первое чувство! Ах, Божья искра!

Шершавы осенние голые ветви,
Тяжёлые листья тропических рыб…
Твои в поцелуе опущены веки,
И пальцы легки в ожиданье игры.

Волшебное слово. Магический символ.
Я знал эту тайну. Я знал. Я забыл.
И всё, что осталось – печальная ива,
Холодное небо, бесстрастная пыль.

И что мне мелодии, трели, пассажи? —
Как ветер без воздуха, дым без огня.
Мне прошлое тихо шепнуло: «Наташа» …
Но прошлое больше не примет меня.

Эта женщина – художник,
Пишет письма как рисует —
В этих строчках плачет дождик
И холодный ветер дует,
Листопад в осеннем парке
Клёном плечи обжигает,
Облака, касаясь арки
Триумфальной,
Набегают.

Эта женщина – художник.
В этих письмах – поздний вечер,
Шторм на море бьёт наотмашь,
Кораблей тела калеча.
Я читаю птичьи стаи,
Прячу голову под зонтик,
Исповедую усталость
Облаков до горизонта.

Этих писем почерк нервный
Режет пальцы, как осколки.
В этих буквах – колкость терний,
Можжевельные иголки.
В них и раненая нежность,
И изнеженная ярость,
Растревоженная спешность:
«Сколько мне ещё осталось?»

Эта женщина – художник.
Эти письма – буйство красок.
От распутства до святоши —
Откровенно, но без грязи.
Обнажённость – как закланье,
Обречённость на смиренье,
И шаманское камланье,
И монашеское пенье.

Эти письма, этот почерк,
Эти символы призыва —
То ли танец, то ли корчи —
Так ужасна, так красива.
И ласкает, и калечит,
И свои тревожит язвы…
Только мне ответить нечем:
Ни любви, ни слёз, ни фразы.