Игорь Михайлов - Вторник, №15 (34), ноябрь 2021

Зуля не стала рядиться и начала обстоятельно объяснять, что дочери надобно заботиться о репутации, не запятнать доброе имя, ведь замужество не за горами. А то, как Зуля выразилась, «какая нормальная узбекская семья возьмёт к себе девушку, которая на людях обнимается и целуется с парнями?!». Сайера всегда была эмоциональной, но такой негодующей и резкой Зуля её ещё не видела. Слёзы бежали напористо и бесстрашно по её нежным раскрасневшимся щекам, окончательно растерявшим детскую пухловатость. Длинные красивые пальцы сжались в тонкие, смелые и твёрдые кулачки у уже не по-детски широких бёдер. Сайера кричала, что она – не вещь, чтобы «её кто-то и куда-то брал», а она сама себя «никуда и никому отдавать не собирается!». О замужестве она и не думает и, может, вообще никогда не захочет этого. Почему она должна проживать свою единственную , если мать вдруг забыла, жизнь «по принятому и удобному людям шаблону»?! Прежде чем отвернуться и уйти от матери, как Сайера всегда заканчивала такие разговоры, она выпалила: «Зовите меня хоть волчонком, хоть чудовищем – мне всё равно! Я останусь тем, кем ты, между прочим, меня родила – собой, настоящей, а не изуродованной и задавленной вашими порядками!»

Не успел остыть пар этой стычки, как у Зули и Сайеры возникло новое разногласие. Поужинав тефтелями в томатном соусе с пюре – блюдо, которое Сайера очень любила, – мать с дочкой сидели за столом на кухонном балконе, потягивая зелёный чай и угощаясь вафельным пломбиром. Вкусный ужин и сладость пломбира, казалось, настроили Сайеру на благодушный лад, и Зуля посчитала это хорошим моментом для обсуждения ещё одного давно назревшего вопроса.

– Сайерочка, нам пора решать, куда поступать в этом году, – начала Зуля, подливая чай себе и Сайере в оранжеватые пиалы с изображением хлопка в золотистом обрамлении.

– А я уже решила, мама, – спокойно и невозмутимо, не отрывая красивых девичьих губ от мороженого, ответила Сайера. – Буду поступать в художественное училище, давно к этому готовлюсь. Ты же знаешь, художество – это моя жизнь.

– Как художественное училище? – оторопела Зуля. – Ты прекрасно рисуешь, у тебя, несомненно, талант, я знаю, но мы раньше твоё поступление толком не обсуждали… Ты всегда можешь рисовать, но тебе нужна серьёзная профессия. Я надеялась, что ты, как я, станешь юристом. Я тебя тогда могла бы по-настоящему поддержать, открыть возможности, которых не будет у других…

– Нет, мама, – обрубила её Сайера и отложила наполовину съеденный пломбир в тарелку. – Спасибо, конечно, но копаться в бумажках и читать документы – это не моё.

– Как ты можешь отметать то, о чём ничего не знаешь? Хочешь, я для начала хотя бы расскажу, какого это – учиться на юридическом факультете?

– Нет, спасибо, – раздражённо ответила Сайера и сделала глубокий вдох, предчувствуя очередной спор. – Я ничего не знаю о юриспруденции, это правда. Но мне и не надо, потому что я уже имею чёткое представление, кто я и чему мне надо учиться.

– Но как ты, в свои семнадцать лет, можешь так уверенно утверждать, что знаешь, кто ты и что тебе надо?

– Да, мама, представь себе, так получилось, что я, действительно, знаю. Всё внутри мне об этом кричит. К тому же, всё просто. Я хочу быть свободным человеком – не важно богатым или бедным, уважаемым или нет. Я не обрету счастья, если заступлю на обычную тут для всех и веками протоптанную тропинку женской судьбы, понимаешь? У меня свой взгляд на жизнь, пойми, свои краски, которым не терпится обжечь полотно.

Худые плечи Зули ссутулились, а её длинные руки грустно и беспомощно легли на колени. Силы стремительно покидали её.

– Пойми, Сайера, жизнь не так проста, как кажется. Ты устанешь бороться, тебе однажды захочется пожить в мире с реальностью. И тогда тебе нужно будет облокотить уставшую спину на нечто, что поддержит тебя твёрдостью и теплом. Ты же понимаешь, что наша реальность не даст тебе стать большим художником. Какая свекровь позволит тебе сидеть целыми днями за картинами? Дай бог, ты родишь детей, и они станут твоим творением. Но даже если предположить, что и свекровь, и муж у тебя идеальные, и дети – тихие и послушные, только единицы из всех этих художников кем-то становятся. Остальные скатываются в бедность и небытие. А тем более у нас – ты видишь где-нибудь открывающиеся галереи или хотя бы людей, по-настоящему интересующихся искусством, что-то в нём понимающих, не говоря уже о готовых за него платить?