Елена Никандрова - Сто четыре недели. Стихи

Сон окажется разгаданным
и разобранным на части,
Замелькает время кадрами
неосознанного счастья.

Батарейка, хоть из лития,
без остатка разрядится.
Затяжное чаепитие
разрумянит наши лица…

Нам общаться бы без повода
от апреля до апреля.
Может быть, тогда и городу
станет легче и теплее.

Мой возраст – это лаконичность
В одежде, письмах и еде,
Невозмутимость в жизни личной
И чей-то скрытый пиетет.
Мой возраст – это мыслей ворох,
И в то же время спелость чувств,
Договоренность, а не ссора…
Но, боже мой, какая чушь —
Арифметическая разность
Двух зафиксированных дат,
Когда бежит по венам радость,
Когда платок завязан в бант,
И без причины улыбаться
Есть сразу несколько причин.
А улыбнешься – минус двадцать.
Мой возраст – сумма величин,
Не поддающихся учету,
Не потерявших новизну:
Мечта, дорога, джинсы, челка
И куча планов на весну.

Если проснуться ни свет ни заря
посередине весны,
можно услышать, о чем говорят
в небо летящие сны,

можно увидеть сороку в пенсне,
в модной тужурке – чижа,
и не заметить, что в городе снег
так и лежит как лежал.

Если проснуться, пока во дворе
дворник не шаркнет метлой,
можно услышать дыхание рек,
шепот плотвы под водой,

можно у шторы оконной застыть
и рассмеяться на то,
как перед кошкой расселись коты
в тонких линялых пальто.

я видела – почки набухли,
снега поглотила земля,
у девушки – юбка и букли,
у парня – восторженный взгляд.

я слышала птичьи распевки,
детей нескончаемый смех.
весной не нужны терапевты,
вы просто доверьтесь весне.

она-то обманет, конечно:
поманит и вновь оттолкнёт.
но как не поверить в подснежник —
цветок, пробивающий лёд.

Музей изобразительных искусств…
На лавочке гранитной не сидится.
Спире'и распускающийся куст
Заигрывает с птицей.

Мы спорим (в историческом ключе):
Какой застыл напротив император,
Кто памятник заслуживает, чем,
И к месту ли стоит кафе-веранда
Под храмом стометровой высоты.
Вдали река подтачивает камень.

За спинами у нас надежный тыл:
Там крокусы цветными языками
Нашептывают что-то на своем
Уставшим посетителям музея.
И спорить мы с тобой перестаем.
И видим только небо, птиц и зелень…

Насыпать истин прописных
В кулек. И щелкать беззаботно.
Плыть по течению весны
От понедельников к субботам.

Не погружаться в липкий быт.
Не отвлекаться на рутину.
Забыть про «если бы, кабы».
И делать то, что не противно,

Что просит детская душа:
Идти по солнцу и по ветру,
В кармане прятать шапку-шарф,
А в мыслях – фею и карету,

Бежать за тоненьким ручьем,
Искать нарциссовые стрелы
И знать, что это все – ничье,
Все только собственность апреля.

Москва, ты перекресток всех миров,
Вместилище веселья и печалей.
Там, где когда-то был защитный ров,
Теперь Покровский Храм меня встречает.
Сквозь золото потухшее икон
То гордость проявляется, то жалость…

Так много разных лиц и языков
На самой главной площади смешалось,
Что кажутся ненужными совсем
Таможенные службы и границы.
Мой поезд отбывает ровно в семь,
А встречный приближается к столице.

Кокошники, резьба и купола,
Мощеные дороги и базары…
Давно ли здесь блистали на балах?
Давно ли погибали от пожаров?
Москва, тебе уже под девятьсот
И судишь ты порою слишком строго.
Но у тебя румяное лицо
И сотни ухажеров за порогом.

Москва нужна мне как столица,
Как мать и крестная моя.
Приехать, в пояс поклониться,
Узнать, о чем тут говорят…
Собор, Царь-колокол, Царь-пушка
И колокольня-каланча…
Москва царевною-лягушкой
Сияет ярче по ночам.
Все здесь по-русски: пляски, сбитень,
Платков рисунок набивной…

Но есть другое место – Питер,
Санкт-Петербург, он воздух мой.
Совсем иной по крою, стилю:
Залива – ширь, небес – простор!
Там дух свободы и флотилий.
И в крепдешине вальс-бостон
Танцует осень на проспектах,
На площадях и вдоль Невы.
Коты лежат на парапетах,
Им снятся каменные львы,
Мосты, подвалы Эрмитажа
И крики чаек на реке.
Им чижик-пыжик снится даже.
И я – с мороженым в руке…