Артём Петров: [Не]глиняные

Тряпка бордовая крови с волною спорит.

Спорит тряпка и –

Обрывает бред.

Воскресай под тягучую тему «Твин Пикс».

Этот кадр уплывёт (с золотой лесопилкой).

Уплывут, в зарешёченных окнах, бутылки.

Уплывут, так едино обриты, затылки.

Уплывёт полстраны, выпуская закрылки.

Убирая шасси, уплывёт царь Борис.

(Что там было ещё – не припомнишь, так вылги.)

Воскресай в безнадёжно потерянный лес,

В ненащупанный путь (без пути и дороги),

В письмена, где едва и пропущены слоги,

Где костры в обветшавшей хоккейной коробке,

Где картошка в золе, и костры до небес –

Оплетают нездешнего мира пороги.

Воскресай, чтобы вспомнить с грехом пополам,

Распознать сквозь закрытые намертво веки,

Сквозь кромешные тропы, рубежные реки,

Бесфонарные улицы, ночи, аптеки, –

Воскресай, чтобы вспомнить с грехом пополам,

Как стремился ты в белый, как сажа, вигвам,

Как стремишься ты в белый, как сажа, вигвам,

Чтобы выйти другим (не скажу – человеком).

Шершавит ветер склады с сахарным тростником

В далях далёких, там, где мамонты и тюлени.

Тучи разводит Фидель, да как-то легко-легко,

Словно всё за него – добрый дедушка Ленин.

Мимо него летят что-то опять бомбить,

Нефть выбивать и газ на всяких разных наречиях.

Хочет Фидель уйти, спокойно себе курить,

Уходит, и навсегда, в тихий вчерашний вечер.

Дедушка Ленин ткёт розовый, в искру, закат.

(Капитализму смерть, да здравствует новая эра!)

Дедушка Ленин там, где кончаются облака,

Смотрит из своего незакатного СССРа.

Там – золотятся хлеба, лампочка в десять ватт,

Дети сыты, умны, и пятилетка в две смены,

Русский эстонцу брат, не хочет никто воевать…

Помилуй нас и спаси, добрый дедушка Ленин.

Слепые черти жарили своих.

Шекспир кропал, что в Дании неплохо,

Горел, в шелках и позолоте, стих,

(Как будто) кто-то подменил эпоху.

Беспечный Гамлет не видал теней,

Не истерил выс о ко на подмостках.

Косяк (дверной?) мусолили подростки.

Милицанер – чем дальше, тем сильней –

Предвидел в школьниках Дали и Босхов.

Горел весёлыми огнями Эльсинор,

Как прочие кремли и бундестаги.

Горели по округе с давних пор

Склады, бумаги, денежные знаки.

В народе возрождался свальный грех,

И заповедь «не сотвори кумира»

Выплескивалась в праздник за квартиры.

Беспечный Клавдий не стеснялся пира…

И лишь Офелия – провидица за всех, –

Офелия плыла меж тёмных вех,

Сжимая в кулачках весь ужас мира.

Дозволял огню полыхать и жрать, и

Сам песок ссыпал из часов в мешки.

Кто писал про вечность с пустой кровати,

Тому светит станция Петушки, –

Заливать про быль, быль залить бальзамом,

Отбиваться от сладколюбых ос.

Заходи, веч о р (ты ведь верным самым).

Будем пить зелёный как купорос.

Будем пить бордовое как гранаты.

Будь.

Кастрюля с пеплом ещё горяча.

Задымляет дым, как буран когда-то.

И как будто за снегом горит свеча.

Эх, веч о р, мы забыли, забыли напрочь

Это самое (сладкая же пора!):

Тихо капал воск на глухую на ночь.

Капал воск цвета пьяного янтаря,

Капал воск, как нездешнее что-то капал.

Под присмотром партии Ильича

Башмачки со стуком спадали на пол.

Капал воск, на столе горела свеча.

Espionage is a serious business…

«Moonlight and Vodka»

КрисдеБург

«That dancing girl is making eyes at me,

I'm sure she's working for the K.G.B.»

(Говорит она человеческим голосом: «Не губи.

Я тебе ещё пригожусь, Джеймс, т.е. Крис.

В радости, в горе, в похмелье».)

А в небе диск

Ко всему приученный напоминает опять,

Как Алексан-Александрычу Блоку подали ложных опят.

«Я тебе ещё пригожусь, Джеймс (т.е. Крис)», –

И блеск неестественно-мягкий контактных линз…

Послушай сценарий, Джеймс: ты соблазняешь её,

С Веничкой вместе – коктейли одеколонно-портвейнные пьёшь,

Спасаешь попутно от катастрофы западный мир,

Девушка погибает влюбленной, как завещал Шекспир,

Где-нибудь ближе к финалу (постельную сцену туда),

А с неба сыплет и сыплет советская псевдо-вода.

Вот это – «Moonlight and vodka takes me away», –

Пой для своих, заграничных, стальных и хрустальных фей.

А Веничка с Блоком встретят совсем не ту, –

Таинственную, как высадка на Луну, шёлковую красоту –