Денис Опякин - А в доме кто-то есть, хоть никого нет дома (сборник)

– Дима, ты издеваешься надо мной? Я сказала, бери спички, – девушка сделала резкий шаг в мою сторону.

Секунда, вторая – и кастрюля летит с плиты на пол. Девушка, обхватив голову, убегает в соседнюю комнату.

Стоп! А вот здесь, господа хорошие, вы прокололись. Кастрюлю-то мама не скинула на пол, а опрокинула на меня. Что это? Проверка на вшивость? Хорошо, давайте поиграем.

– «Мама», я зажег конфорку. Не плачь.

Подхожу к девушке, осторожно касаюсь ее плеча.

– Зажег? ( Не оглядываясь .)

– Да.

– Зачем?

– Мы же хотели суп разогреть.

– Суп. Какой ты упрямый, Димка. Суп! Ставь макароны. Отец скоро придет.

Отец? Начинается. А кого мы тогда в 2000 году похоронили? Пушкина?

Шаги в коридоре. Открылась дверь. В комнату (она же кухня) вошел коренастый молодой человек лет тридцати.

– Это что за кораблекрушение? – спросил он, указав деревянным пистолетиком в сторону кастрюли. – Держи, сын, – парень протягивает мне пистолет.

– Не обращай внимания. Я сейчас все уберу. Это мы с Димой учимся газ за-жигать, – девушка подошла к парню и поцеловала его в щеку.

Браво, ребята! Вот молодцы. Какая идиллия. И пистолетик точь-в-точь как мой.

– Дима, помоги отцу.

А что делать-то? Сапоги, что ли, помочь снять… Черт знает. Он, что, инвалид?

– Да ладно. Я сам, – парень, опершись о стену, стал снимать сапоги.

Давно я не видел таких сапог. Разве что в детстве. У деда, помню, были такие. Настоящие. Кирзовые.

– Что с тобой, Дима? Ты не заболел? – девушка подошла ко мне и приложила ладонь ко лбу.

– Ну как? – спросил парень.

– Все хорошо, – ответила девушка.

– Симулянт ты, Димка, – сказал парень и подошел к умывальнику.

Что происходит? Дальше тупить нельзя. Раскусят. Или еще хуже – сдадут в психушку. Подыграю, а там разберемся, что к чему.

– Не знаю, «пап». В школу идти не хочу, – с трудом выдавил я из себя.

– Так каникулы же, – улыбаясь, сказал он.

Твою мать! Осторожней, Скворцов! «Не тряси, а то процесс проиграем». Тайм-аут. Нужен тайм-аут.

– Кончатся скоро.

– Ничего. Учишься ты хорошо. А учеба в радость. Ты же хочешь стать человеком?

– Хочу, – растерянно пробормотал я.

– Тогда учись, – сказал «отец» и присел за стол к окну.

Девушка, я так понимаю, моя «мама», сняла с плиты сковороду с макаронами и поставила на стол. Пообедали. Молча. Мы всегда обедали молча. Отец не любил, когда ему за обедом мешали читать «Советский спорт».

Шаги в коридоре. Стук в дверь.

– Открыто, – «отец» отложил газету в сторону.

В комнату вошел худенький паренек лет десяти.

– Дядя Костя, можно мы с Димкой погуляем?

– Ты, Петька, поздоровайся сначала, – ответил Костя и снова взял в руки газету.

– Здравствуйте, дядя Костя. Тетя Таня. Привет, Димка.

– Так-то лучше. Ты иди пока, во дворе поиграй. Дима сейчас пообедает и выйдет. Сам-то ел, Петр? Если нет, садись с нами.

– Спасибо, я кушал, – ответил парнишка, закрывая за собой дверь.

– Ну что, Дмитрий, гулять хочешь? – спросил «отец».

– Хочу.

Сказал, а сам думаю, что это за парнишка. Друг, наверное. Память, память. Что ты за вещь такая? До чего же ты избирательна!

– Тогда допивай чай и иди. Только теплей одевайся. На улице прохладно, – сказал «отец».

– Пап, а ты за кого болеешь? – спросил я.

«Отцу» понравился этот вопрос. Это даже не лещ был, а лещина. Он подсел ко мне ближе, потрепал за волосы и сказал:

– За киевское «Динамо».

– Согласись, пап, Лобановский был классный тренер, – не подумав, сказал я.

– В смысле?

– В прямом. Жаль, что умер. «Динамо» без него не то.

– Кто умер? – удивленно спросил «отец».

– Лобановский.

Трудно описать смятение, одолевшее меня. Снова на одни и те же грабли. Надо срочно что-то придумать. Молчать глупо. Нести чушь, то есть говорить правду, – смерти подобно. «Отец» встал из-за стола и ушел в другую комнату. За ремнем, что ли? Так я еще маленький. Если что, запишусь после школы на прием к уполномоченному, а там, дорогой мой Константин Батькович, держись.

Минут через десять «отец» вышел из комнаты, сел на табурет у порога, надел сапоги, куртку и, не сказав ни слова, вышел в коридор.

– Что ты наделал, Дима? – сказала «мама».

Я даже на время забыл о ее существовании. Так смиренно она вела себя в присутствии «отца».

– Все будет хорошо. «Мама», можно я гулять не пойду. Я лучше книжки почитаю.

– Как хочешь. Я тогда пойду Петру скажу, чтоб не ждал.

– Хорошо.

Прохожу в комнатку. Все как в детстве. В дальнем углу кроватка брата, в центре кресло отца, у окна стол, за ним коробка из-под телевизора с игрушками. В горле комок. Слезы. И кто надо мной издевается? Кто? Что все это значит? Достаю из портфеля дневник. В каком я хоть классе-то? Третий «Б». Второгодник, что ли? Да нет вроде. «Отец» сказал, что хорошо учусь. Хотя раньше и за тройки особо не наказывали. Особенно в поселке. Пять, пять, пять, четыре, пять, пять, пять. Отлично. Боже мой, какие старые учебники! Кто это? Ильич? Да уж! Может, ему усы подрисовать? Нет, не стоит. История как-никак. Читать, конечно, все не буду, но кое-что повторить следует. Забираюсь в кресло. В доме тихо-тихо. Натягиваю на себя покрывало. А по телу бежит такая приятная дрожь. Глаза слипаются, вокруг все плывет. Сворачиваюсь клубком. Засыпаю…