Алёшка Емельянов - Перемена погоды

Чарующий шар, как прожектор,

века источающий свет,

мерцает, как дальний проектор,

транслируя разный сюжет.

Негаснущий дар из пучины

всё сеет лучинки, лучи.

Он с нами всегда, без причины -

с рассвета к закату, в ночи.

Струёй из-под втянутой лупы,

упёршейся в сам небосклон,

чрез синее стёклышко крупно

зря плавит асфальты, бетон.

Порой чуть не варит озёра,

тиранит пустыни в годах

и сушит всё зноем и мором,

сводя живо-влажное в днях.

Глядит так тепло и бездомно

на Землю, хозяев, рабов,

сияет обычно и скромно

среди перьевых облаков.

Вся сфера, как фокус от мага!

Ему – благодарственный слог!

Великое, лучшее благо,

какое смог выдумать Бог!

Просвириной Маше, в день 36-летия (29.09.2021 г.)

Ласкался о руки кудрявой хозяйки

и тёрся о бёдра, о грудь и лицо,

и пил молоко из бутылки с утайкой,

и был легкодумным, живым молодцом.

Оторванный общею, липкою волей

от мамы-коровы и сытных яслей,

предчувствуя странствия, голод и волю,

я брёл за уходчицей карей своей.

Она о добре и печалях вещала,

учила основам и тайнам любви,

внимала мычаньям моим и ласкала,

и гладила ум, обретённые швы.

Ей верил, вникал в описания далей,

растил обретаемый опыт и стать,

филе и идеи, рога нарастали…

Царица почти заменила мне мать!

Телятница в этой уютной закуте

коричневым взором смотрела, ждала.

Коровница эта сняла с меня путы,

свободу и сытость, и гордость дала.

Вокруг обрушались запреты и доски,

в цветное окошко глядел я из кож.

Но вскоре заместо кормящей той соски

богиня явила охотничий нож…

Татьяне Ромашкиной

Копилки из старых монеток,

скопленья стареющих шкур,

публичные замки старлеток,

наборы потомственных дур,

арт-группы и лиги бездельных,

колонии с вёслами, в снах,

артели безруких, ленивых,

сообщества в глянце, волнах

и стойбища блудных, извечных,

коллекции ленных умов,

туннели из пухлых, увечных,

стада, поголовья скотов,

приюты для старых, беззубых,

амбары с кофейной тоской,

команды и лиги сутулых

и клиры с душой бесовской,

союзы, сословья продажных,

содружества туш, ордена,

засады, где группы сограждан,

животные в стойлах, хлевах,

собранья завистливых, жадных,

зверинцы в нарядной тюрьме,

общины голодных, всеядных,

дурные ватаги в ярме…

Они – населенья ковчегов.

Я с ними сожитель, что нем.

Места разукрашены снегом:

столб "Plaza" и ромб "ЦДМ"…

Листва потрясающих красок!

Гирлянды стареющих крон.

Гуашь их пушиста, прекрасна!

Чарующий вид, будто сон.

Витражный и сказочный облик

над каждым шершавым столбом

имеет рифмованный отклик

в сознаньи и сердце моём!

Деревья – когорты атлантов,

огромнейший бал из невест.

Краса великанш и гигантов

хранит недвижимость и честь.

Округа, как царство молчанья

средь тропок, ковров и мостков.

Редки так подскрипы, шуршанья

и шорох, паденье листков.

Трава, что ровна и колюча.

Лик солнца прохладен, лучист.

Небесье без мути и тучек,

а воздух безветренно чист.

Бугристые взгорья и глади.

Сиянья кустов и дерев.

Роняются листики ладно.

Предзимний и жёлтый рельеф.

Природа в цветастых подарках

вершит распрекрасный обряд.

Настолько красивый, яркий

сей радужный лес октября!

Хмельная и спящая, в тёмных кудряшках,

со мной испившая гроздь коньяка,

лежит на боку, как принцесса, милашка,

сон видит, паря в темновых облаках.

Нагая опять и опять будоражит

меня, что бессонно на образ глядит

и мысленно хвалится счастьем и стажем.

От жара в груди семя снизу кипит.

Сдержаться нет сил! Сама ночь потакает!

Стрелою Амур, а бес – вилами вдоль

меня подгоняют и в акт вовлекают.

И вот уже стойко я в мякоть вошёл…

Внедряясь любя, аккуратно, помалу,

излился наружу… и вытер с бедра,

обняв, снова лёг я под плен одеяла,

мечтая проспать так вдвоём до утра…

Татьяне Ромашкиной

Румынская роза

Готический вид в полутьме возбуждает.

Худы твои пальцы, что без серебра,

а остов ребристый мечты распаляет,

особенно два самых нижних ребра.

Сухая причёска ровна в вислой позе,

как чёрные струны шаманских гитар.