Я не прожила своей любви, так может быть…
– Здравствуй!
Из всех кругов ада, первый
Так просто и легко предать, к оплате не предъявят счета,
Чужая жизнь нам не забота, раскаянья не избежать.
Кто обвинит тебя шутя за непомерную обузу,
Теряет времени магнит пространства странную медузу,
Объединяя жизнь в одно бесформенное сочетанье
Слов, чисел, лиц, союзом «но» опустошившее сознанье,
В нас проявляется не вдруг холодной оторопью взгляда,
Тем замыкая первый круг из девяти известных Ада.
Стал стрелкам тесен циферблат, жаль время, вытертое спину,
Уздой строптивой не хотят они сдержать и вполовину.
Срываются на быстрый бег, а маятник клеймит минуты —
Предать так просто, режешь путы и забываешь про разбег.
Сгорает дней щадящая свеча,
И сумерки крадут упрямый почерк,
А жизнь теплом касается плеча
И ставит свой неповторимый росчерк.
В конце пути всё четче и скупей,
Приобретает эпитафий жесткость,
Свобода не игра, а явь страстей,
Успех ведет из откровенья в косность.
Где время встречи катится назад
И старость настигает чье-то детство,
Здесь среди дней означенный расклад
Составит неизбежное наследство.
Среда безвременья по капле тянет синь
За жизнь из угасающего лета.
Цикорий – воин с вечностью один,
Ждет приговор души в обрывках света.
Пусть чаша искупления полна
Слезами, точно талою водою,
Пронзит закат последний блеск огня
За тьму ночей, не прожитых с тобою.
Лишенный формы, цвета, глубины,
Из плоскости людского подсознанья
Родится хаос – воплощенье тьмы,
Опроверженье опыта и знанья.
Стерев границы между «да» и «нет»,
Он ищет суть и, время уничтожив,
Снимает с нас спасительный запрет,
До крайности сомнения умножив.
Он, словно пламя, воздуха лишен
И гложет свое собственное чрево,
А дух его уже опустошен
В момент зачатия божественного гнева.
Кто видел свет, того пугает тьма
Своим глухим во всем несовпаденьем,
И ожиданьем, и долготерпеньем,
Готовая свести меня с ума.
Исчезли запахи, но осязанья зной
Лишен желанного с тобой прикосновенья,
Встречается с упругой пустотой
И ищет слов ушедших выраженье.
Жизнь замедляется, утратив притяженье,
На встречу с будущим, где призрачен покой.
Ночь сосет мирный город, болотом уснувший,
Тишина разлилась, подбираясь к домам,
Где-то звякнул трамвай, дверь открыв неимущим,
Дав приют чьим-то душам и даже телам.
В проводах заблудился, запутался месяц,
Слишком низко спустился и пойман в силок,
Тихо скрипнула дверь, ты домой возвратился,
Верно, долго плутал, потеряться не смог.
Одеяло отброшу, как ненужную кожу,
Мне лягушкой не быть даже в этом бреду.
Пусть случайные стрелы судьбу пронзят, все же
Я прохожему сердце свое отдаю.
Эти пальчики нотами, ритм отстукивай четко
И рулады аккордами, отпустив тормоза,
В каждой женщине царственны взгляд с плеча и походка,
А лягýшечья шкура никому не нужна.
Милый, ласковый, ложно забредший в герои,
На меня не смотри, мне не тысяча лет,
Я тебе расскажу, где сойдутся дороги,
И заклятье откроет в загадках ответ.
Нет, не гладь мою кожу, не жди откровений,
Не смотри в маслянистую заводь зрачков,
Я тебя не гоню, сам бредешь меж сомнений,
Разменять ли судьбу разноцветием слов.
Ночь течет как туман, опрокинув проспекты,
Размывая росой желтизну фонарей,
Чем нам могут помочь телеграфные ленты —
Перекрестьем тире, многоточьем страстей.
Но у двери моей, сбросив плащ и панаму,
Растворится к утру при подборе огней,
Зонт от солнца достану и выставлю раму
Да тебя отыщу среди прочих теней.
Да-да, я слышу вас, слышу, как ваша мысль мечется от Ледовитого океана к Каспию, а оттуда опять к Тихому, плутает между сопками, а сердце щемит какой-то недосказанностью, недоговоренностью, недолюбленностью, может быть. Вы не понимаете, отчего все это, жизнь же сложилась, и сложилась хорошо, удачно сложилась. Вот и поездили везде и столько всякого видели и перечувствовали немало. Homo sum [1] «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» (лат. Homo sum, humani nihil a me alienum puto) .
, так сказать, а что же теперь?
Читать дальше