Борис Смоленский: Моя песня бредёт по свету...

Жизнь длиной в двадцать лет и три месяца оборвалась 16 октября 1941 года. Погиб почти весь батальон в тяжелом бою, остался на карельской земле и рядовой боец Борис Смоленский. Тогда это называлось — Петрозаводское направление. Дважды до того успел Борис побывать на Севере: в 39-м и 40-м годах его призвали на флот. Но в силу стечения многих сложных обстоятельств снова оказывался в Ленинграде, где в ту пору учился на водительском факультете института инженеров водного транспорта. Казалось бы, осуществлялась мечта, заполонившая его еще с детства, — он станет капитаном дальнего плавания…

Но несмотря на то, что Север встречал юношу неласково, он написал свои лучшие строфы именно о нем, об озерной стране — Карелии, о тех, кто готов схватиться с врагом в Баренцевом море.

Тогда же в черновиках появились две строчки, как предвестие нерассеявшихся тревог:

Ничего из написанного Смоленским в армии, на фронте не вернулось к живым, кроме писем. Там, где-то близ Медвежьегорска, осталась — увы, ненайденной — полевая сумка, в которой лежала почти готовая рукопись первой книги. Он предназначал ее для издания, обещанного в Петрозаводске. Но его стихи уже в ту пору знали наизусть многие молодые москвичи и ленинградцы, увлекавшиеся поэзией.

Из всего написанного Смоленским напечатано при его жизни было только 24 строки. Они сложились у Бориса в августовский военный день, который он почти случайно провел в столице Карелии Петрозаводске.

13 августа 1941 года Борис писал в Москву:

«Сегодня испытал забытое наслаждение, читая на всех углах „Окно Карелофинского ТАССа“ — здешнего РОСТА. Посредине — сводка Совинформбюро, по бокам — две больших, в треть листа карикатуры с 24 строками, а подписи — мои. Я был, когда „Окно“ выходило из-под типографской машины, радовался по-щенячьи. Отвык ведь. Первый гонорар, забыв про все, передал весь в фонд обороны».

Духовный опыт поколения, самым юным «краем» которого среди молодых поэтов оказался Борис, был необычайно велик, и это обозначилось в даровании юноши, в характере его нелегкой предвоенной жизни и даже в том, как он преодолевал трудности первых месяцев войны. Интенсивность жизни сказывалась во всем: в раннем возмужании, в умении на деле проявлять высокие бескомпромиссные мерила. А отмерено Смоленскому было всего двадцать. И теперь хотя бы пунктиром нужно обозначить хронику его жизни.

Первые странствия, начало ранней детской самостоятельности, привычка заботиться прежде всего о других, душевная щедрость в дружбе — все это связано с отцом, одним из известных журналистов «Комсомольской правды» и деятельным сотрудником многих других газет. Моисея Смоленского очеркисты звали Кэпом, или Штурманом четырех ветров, и это «звание» перешло к сыну.

Борис брался за любую работу, чтобы помочь оставшимся близким. И упорно писал стихи, веря, что это и есть его основное призвание, кроме моря. В тот год Борис рвался в Испанию: «Теперь там передний край схватки с фашизмом», и он гневно читал мне на ходу, раскачиваясь, как моряк, свои стихи, написанные против фашистского диктата и тирании.

Захлебываясь словами, он торопился рассказать про судьбу гениального испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки, которого всего за два года перед тем фашисты расстреляли близ гренадской дороги. Борис учил испанский язык, чтобы понимать и переводить Лорку.

Пройдет короткое время, и появятся вольные переводы Смоленского из Гарсиа Лорки. Они прозвучали по радио и в 1939 году были приняты к изданию.