Станислав Малаховский - Великая Русь

При Шуйском бояре вконец озверели,
кнутом, как вола, впрягли в плуг мужика.
Эх,
голь да нужда!
Что крестьяне имели?
Порты да рубаху.
Крепь тяжка, крепка…
Не кормит земля.
Все пусто верст на сто.
Бесправье да мор…
Всюду – гнет, нищета.
– Кору
– и ту обглодали!
– Баста!
– Надоела крестьянская крепь – маята!
– До Бога высоко,
до царя далеко.
А тут помещик дерет три шкуры!
И в песнях народа
лихих ямщиков
звенела тоска от Днепра до Амура.
Нет воли
ни от царей, ни от божьего лика
вам, землепашцы, кустари, кузнецы
и плотники!
Задрожали дворцы
от мужицкого гика
в крестьянской войне
Ивана Болотникова.
Народ шел на штурм.
Стычки, битвы, сраженья…
Дошел до отчаянья
русский мужик.
В коломенской битве
еще бы мгновенье,
всю знать бы подняли в Москве на ножи!
Удивительный факт:
князь был вместе с холопом,
полководца Ивана стал верной рукой.
К ним примкнули казаки всем доблест —
ным скопом
со вторым Ильей Муромцем,
люд весь честной…
Эх, кабы не подкуп, посулы, измены —
Москву б взял Иван,
сев мужицким царем.
В нем дар полководца был,
то несомненно, —
Да Шуйский коварством взял верх,
не мечом!

Шло голодное,
смутное, страшное время.
Над народом —
заплечных дел мастера.
Расплодились чинуши,
крапивное семя:
казнокрады, взяточники,
крючкотворы пера.
Время пришло
«яко солнце творяще
под кругом зодейным теченье свое…»
На себя при луне лишь крестьянин пашет!
Совсем никудышним стало житье.
На Волгу, Урал, Дон,
за Днепр до порогов —
в казацкую вольницу
с деспотической Руси
бежали крестьяне
от батогов и острогов,
многострадальную землю
исколесив.
Волнуется Русь…
В бунтах, в смуте великой,
в нашествии польском,
в бесчинстве боярском…
И встанет за Отечество
на бояр и интервентов
народное ополчение Минина
и Пожарского!
«Ум человечь погрешителен есть
и от доброго нрава злыми совратен»…
Поднялся народ на священную месть,
всю нечисть смели ополченские рати.
Победа!
Но трон уж заняли Романова,
Сыскным указом след вольницы вытерев.
Самовластье и православие
правят наново —
В «Новой повести о государстве
Московском»,
в «Сказании» Палицкого,
в «Летописной книге»
премного есть фактов и догм философских,
отчего на народ наложили вериги.

Долго спала ты, Русь,
в старобытном крестьянском укладе.
Был бесправен, забит
барским гнетом наш гордый мужик.
От дедов повелось
спину гнуть да со старостой ладить,
отбыть барщину в срок,
затянуть, да потуже, гужи…
Бесшабашен мужик —
день прожил, почудил – да на печку.
Латка в латке сидит,
и кафтан-то дыра да дыре…
Нет практичности немца,
в избе не отыщешь и свечку;
что нажил, то пропил,
не пропить, говорит, даже грех!
Весел русский народ!
Все с ухмылкой, с хитринкой он ходит.
Все ему нипочем,
беды с присказкой терпит,
хоть и бит.
Сам с пятак – гонор с рупь.
Разухабистость в нем колобродит;
да смекалист и спор,
так работа в руках и горит!
Бар я здесь не пишу:
кабаном спит, дерется медведем.
Продерет глаз – рычит
да гоняет своих мужиков.
Мясо жрет да лапшу,
балагур, хлебосольный к соседям,
дик, ленив, домовит…
Полон двор баб и слуг, кур да псов.
Из медвежьих углов
до больших городищ и селений
с бубенцами на тройках
мосластых крестьянских коней
в торг везли мужики
холст, пеньку, дичь, меха,
мед, соленья,
прихватив на гулянье под Спас
красных девок и дюжих парней.
Эх, вертелась она,
эта «ярманка»,
шибко и бойко!
Звоном славилась Русь
да веселым разгулом своим.
Всех товаров сполна;
балаганы,
катанье на тройках,
скоморохи, шарманки, потехи
да кулачные славны бои!
Обдирали купцы —
оптом, в розницу, в долг и в рассрочку,
дав взамен зелье, соль,
ткани, утварь да разное там барахло.
Шли в кабак мужики,
и гостинцев сынам взяв и дочкам,
добирались домой,
снова на год впрягаясь в тягло.
Сколько их на Руси —
крепостных, приписных, монастырских,
вольнопашцев, оброчных,
казенных,
ушедших в откуп
иль в бега,
батраков,
кустарей,
хуторян,
голытьбы, поселенцев сибирских…
с вечной тягой к земле,
в глушь затертых,
в леса и снега?!

Русь…
Из темных веков
ты глядишь голубыми глазами.
Грустны песни твои,
беден быт вековых деревень.
Слышу стон крепостных,
вижу взоры с скупыми слезами,
лица бледные вдов,
лик солдаток, угасших как тень.
Слышу хрип из грудей
бурлаков,
что идут бечевою;
крик дворовой девчонки,
которую розгой секут;
вижу взгляд бунтаря
в кандалах,
с непокорной главою.
Толпы бледных парней —
их в рекрутчину силой ведут.
Трет крестьянский хомут —
«Один с сошкой, а семеро с ложкой!»
Правит всем произвол,
всюду барская дикость и лень.
Где ты, воля Руси?
Крепостные все,
Ваньки да Прошки.
Кабала круглый год…
– Где же, бабушка,
твой Юрьев день?
Где ты, вольный народ,
где твоя богатырская сила?!
Вновь согнули тебя
феодалы, цари и попы.
Где твои бунтари,
топоры твои,
колья и вилы?
Иль уж нет вожаков
средь забитой и темной толпы?!