Теперь уж не придет ответ —
Ни тыла нет, ни фронта нет
Уже тридцатый год.
Связист не тянет провода,
И письма не идут сюда —
За тридевять невзгод.
Могила поросла травой,
И ель над самой головой
Уходит в облака...
Он был не трус и не герой,
Не командир, не рядовой —
А просто писарь фронтовой
Пехотного полка.
Над томом Плутарха осеннею ночью
Склонюсь — и минувшее вижу воочью.
Как будто остывшей поверхностью лавы
Неспешно шагаю, листая страницы
Запекшейся крови, свалявшейся славы,
Всего, что свершилось и не повторится.
О старец, твои ниспровергнуты боги,
Твоим аналогиям нет аналогий, —
Ну где этим римлянам древним и грекам
Тягаться с двадцатым космическим веком!
...Ушедшею давностью дышат страницы,
Но, книгу закрыв, я не в силах забыть их.
Под шлаком былого кипит, пузырится
Бессонная магма грядущих событий.
Из мигов состоят года,
Из капель — пенные валы,
И в сладкой мякоти плода
Так зернышки его малы.
Величественная гора,
Взметающая град камней, —
Всего лишь только кобура
Сил, что стократ ее важней.
Нам разум освещает путь,
Но как бы некою горой
Вещей естественная суть
Заслонена от нас порой.
И если приоткрылись мне
Истоки следствий и причин,
То чувствам ясны не вполне
Соотношенья величин.
...Но пусть порой я нищ и гол
Перед игрою внешних сил,
В свой череп — костяной чехол —
Я всю Вселенную вместил.
Я с вокзала иду, как бывало,
Я ступаю на старенький мост;
Он теперь над зарытым каналом
Будто странный, ненужный нарост.
Вспоминаю, что было и сплыло,
Необъятное силюсь объять
И невольно гляжу за перила:
Вдруг себя там увижу опять.
Сколько тысяч моих отражений
Там осталось в зарытой воде...
Неужели теперь, неужели
Нет меня уже больше нигде?
...Торопясь под вокзальные своды,
За перилами, вровень со мной,
Молодые идут пешеходы
По утоптанной тверди земной.
Дом на Васильевском острове
Нет, не в минувшем счастье. Но видней
На склоне лет и на исходе сроков
Спасительная бедность давних дней,
Незамутненность жизненных истоков.
Не ночи вспоминаю — вечера,
Не поцелуи, а рукопожатья;
На девочке с соседнего двора
Заботливо заплатанное платье.
И никогда не будет мной забыт
Огромный дом, массив кирпичной плоти, —
Я помню цокот ломовых копыт
В таинственных тоннелях подворотен;
Гул примусов и неуют квартир,
Поленницы с осклизлыми дровами,
И пристальное вглядыванье в мир
Сквозь радужную призму упований.
Идем за надеждою вслед,
За древней скрипучей арбою...
А счастье не там, где нас нет,
А там, где мы рядом с тобою.
В судьбу к нам оно не влетит
Кичливой и пышной жар-птицей,
Но вплавлены в будничный быт
Его золотые частицы.
Тая всю явь, что мимо них текла,
Все отраженья давних поколений,
Как занавешенные зеркала,
Стоят фасады городских строений.
Когда-нибудь изобретут прибор:
Направив луч на здание любое —
На особняк, на крепость, на собор, —
Мы прошлое увидим пред собою.
Мы краску на стене за слоем слой
Начнем листать, чтобы смогли открыться
Присыпанные пеплом и золой
Империи забытые страницы.
Пройдут ряды повозок и телег,
Проскачет всадник, и промчатся сани,
Прохожие, прошедшие навек,
Проявятся на каменном экране.
Поверхности вокзалов и казарм
Сквозь муть натеков, паутину трещин —
Все то, о чем историк не сказал,
Покажут нам в обыденности вещей.
И каждый храм, больница и дворец
На голой кладке, за последним слоем,
Вещая и начало, и конец,
Нам явят всех, кто эти стены строил.
И пусть мы не услышим голосов —
Мы неизвестных каменщиков лица
Увидим средь строительных лесов —
И не забудем в пояс поклониться.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скрывая все, что отражалось в ней,
И ни на чей не отвечая вызов,
Стена — немая плоскость из камней —
Стоит, как невключенный телевизор.
Читать дальше