Сергей Городецкий - Из поэзии 20-х годов

И только в длинных небылицах
Да на страницах старых книг —
Скакать косматой кобылице
Беспутьем ковылей тугих.

Хозяин боевых годов,
Он знает души городов,
Он знает тяжесть рабских дней
И знал, какой тропой идти,
О прямого не свернув пути.

И внуку позднему стыдиться
Не доведется в свой черед,
Когда страница за страницей
Он повесть дедову прочтет…

Легко ль от отчего порога
С котомкой горя на плечах
Шагать ухабистой дорогой
И след сельчанам намечать,

И много-много лет в токарной
Упругость мускулов пытать
И на допросах у жандармов
Лица позором не пятнать.

Потом с острога на острог
Выносливым упорством ног
Простор Сибири проверять
И силу воли не терять.

И по тайге бескрайной снова
Бежать, скрываться каждый раз, —
Не потому ль черты лица суровы
И необманчив зоркий глаз?!

Не потому ль ударил час расплаты
И раскатился гулом за моря
И стала самой памятною датой
В истории победа Октября!

Тебе б гигантским, тяжким ломом
Дробить унылой жизни льды
И поднимать мятежным громом
Суровых пахарей труды.

Тебе б дождей веселых бусы
Рассыпать на землю, любя…
Но робкие душою трусы
Позорно предали тебя.

Идя с опущенным забралом,
В борьбе кружась, как муравьи,
Они пред гордым капиталом
Склоняли головы свои.

И лживым, сумрачным покровом
Тебя сковали на заре,
Но ты рванулася и снова
Весной запахло в Октябре.

Не ты ль на злобные утесы
Взметнула гневные полки?!
Как волны, движутся матросы
И мечут гром броневики.

Дрожит земля победным гимном,
Аврора гордый шлет снаряд, —
И падает надменный Зимний
К ногам рабочих и солдат.

А ты в лицо стальным декретом
Бросаешь весело врагам:
«Я вновь жива, вся власть Советам,
Вся власть мозолистым рукам».

Да будет дух твой вечно молод,
Как в море пенистый прибой, —
А в стяге Красном над тобой
Горят, как солнце, серп и молот.

В раскатах будничного гула
Мне отдых сладкий мил и люб,
Недаром сердце потянуло
В родной очаг — рабочий клуб.

Сегодня там огромный митинг:
Колчак разбит на Иртыше…
Какие песни загремите
В моей взволнованной душе?..

О, в тихом зале, тихо рея,
Забрезжит Красный Петроград
В просторах страждущей Кореи,
В огне парижских баррикад…

Кто жаждет солнечных сверканий
Сквозь гнет кровавого дождя,
За мной!.. И гул рукоплесканий
Покроет старого вождя.

А после — шум и разговоры:
— Билеты? Есть. А кто поет?
— Антанту ждут переговоры…
— Эх увеличить бы паек!

— Борьба и творчество — наш
лозунг!
— Ты прав, да, трудно воевать.
Но, не изранив рук, и розу
В саду весеннем не сорвать…

— Семейство здесь? — Давно в деревню
Отправил, горе с лишним ртом…
Беседа музыки напевней
Вокруг рокочет, а потом…

К буфету двинется, качая
Меня, толпа, чтоб в свой черед
Добыть стакан несладкий чая
И скромный, скромный бутерброд.

Но грянет музыка, и дальний
Утихнет гул в живой волне…
А я в задумчивой читальне
Один останусь в тишине.

Чтоб у забытого мольберта,
Достав заветную тетрадь,
Под гул далекого концерта
Стихи для «Правды» набросать.

Я помню кладбище железное
большое:
За городом,
В широком тупике,
Рядами черными стояли паровозы,
Скованные сном.
А перед ними храмом опустелым
Уныло высилось кирпичное депо.
Оставив службу, горны потушив,
Ушли рабочие сражаться.
Ушли…
И длинные, пустые тянулись дни.
Не громыхало,
Не лязгало железо,
Не грохотали молотки.
И только дождь
Пронзительный и пестрый
Струился долго и упорно
На это кладбище большое,
На эту мертвую и сумрачную мощь.

И вот не знаю —
Видел ли во сне,
Иль это все случилось наяву:
Была осенняя глухая ночь,
Была на кладбище густая тишина.
Безмолвные стояли паровозы
И, темный пыл в себе тая,
Застывшим ужасом железным
В пустые пялились поля.
И вдруг гудок,
Над мертвыми гудок тревожный
Отчаянно заклокотал,
И всколыхнулись паровозы в тупике.