Ирина Ратушинская - Вне лимита. Избранное

Как стеклянный шарик — невесть куда закатиться,
Уж кто-кто, а они всегда пропадают бесследно.
В самом трудном углу не найти — лишь пыль
на ресницах,
Паучок в сундуке да кружок от монетки медной.

Закатиться, я говорю, где никто не достанет —
Там стеклянные шарики катятся по ступеням,
То ли сумерки, то ли ветер между мостами —
Словом, странное место, где я не отброшу тени.

Выше горла уже подошло: закатиться —
Ото всех углов, сумасшедших лестниц и комнат!
Не писать, не звонить. Ну разве только присниться,
Как потерянная игрушка, которую днем
не вспомнят.

Под черным зонтиком апреля
Промокнуть к вечеру успев,
С гусиной кожей онемев,
Вернуться в дом, чтоб отогрели,
И отругали за разбой,
И в бабушкин платок укутав,
Сказали: «Впрочем, Бог с тобой!
Какие могут быть простуды
У этих лайдаков? Апрель!
Пей молоко и марш в постель!»
Но «марш» лукаво затянуть,
И под шумок забраться в кресла —
И в королевском праве детства
Над томом Пушкина заснуть.

С польским грошиком на цепочке,
С ветром шляхетским по карманам
По базару иду, базару
Против солнца, сегодня в полдень.
Я молчу почти без акцента:
Не прицениваюсь, не торгуюсь,
Потому что солнце слезится
То зеленым — а то лиловым,
Ударяет в голову звоном,
Как цыганское ожерелье,
Как медведь, под бубен по кругу
Ходит, грошики собирает.
Вот я кину свой грошик в шляпу,
Обезьянка мне вынет счастье —
И пошлю я его по ветру,
Не читая.
А что с ним делать,
Раз кириллицей — мое счастье?
Разве только пустить на волю…
Ох, оно б меня отпустило!

В идиотской курточке —
Бывшем детском пальто,
С головою, полной рифмованной ерунды,
Я была в Одессе счастлива, как никто —
Ни полцарства, ни лошади, ни узды!

Я была в Одессе — кузнечиком на руке;
Ни присяг, ни слез, и не мерить пудами соль —
Улетай, возвращайся — снимут любую боль
Пыльный донник, синь да мидии в котелке.

Мои улицы мною протерты до дыр,
Мои лестницы слизаны бегом во весь опор,
Мои скалы блещут спинами из воды,
И снесен с Соборной площади мой собор.

А когда я устану,
Но встанет собор как был —
Я возьму билет обратно, в один конец —
В переулки, в теплый вечер, в память и пыль!
И моя цыганка мне продаст леденец.

Как бездарно ходит судьба
Собирать оброк!
Двадцать пять годов без тебя —
Это первый срок.
Десять суток с тобою врозь —
Это срок второй.
Ну, так что же третий,
Который не за горой?
Ведь не дольше первого,
И второго не голодней…
Отвори бедняжке —
Грешно смеяться над ней.

Кому дано понять прощанье —
Развод вокзальных берегов?
Кто может знать, зачем ночами
Лежит отчаянье молчанья
На белой гвардии снегов?

Зачем название — любовь?
А лучше б не было названья.

Ах как холодно в нашей долине —
Здешним ангелам снега не жаль.
Злые ящерки пляшут в камине
И не греет зеленая шаль.

Ты не в духе, ты пишешь и правишь —
В черных брызгах рукав и тетрадь,
И в досаде касаешься клавиш…
Я уйду, я не буду мешать.

Присмотреть за домашней работой
Со старушечьей связкой ключей,
Для тебя переписывать ноты
Да срезать огонек на свече…

В нашей церкви, добротной и грубой —
Ни лампад, ни лукавых мадонн.
Неподвижны органные трубы
И безгрешен суровый канон.

Да четыре стихии впридачу,
Да засаленный мудрый колпак…
Я не плачу, мой милый, не плачу!
Ты пиши, это я просто так.

Ну пускай не веронское лето,
И не черного кружева вздох —
Напиши для меня канцонетту,
Мой любимый, — одну канцонетту!
За одну не обидится Бог.

Где вместо воздуха — автобусная брань,
Где храп барака вместо новоселья…
Ах, родина, зачем в такую рань,
Как сонного ребенка из постели,
Ты подняла меня?
Татары ли насели?
Да нет — молчок!
Лишь тьма да таракань,
Да русский дух.
А гуси улетели.