Ирина Ратушинская: Вне лимита. Избранное

И третий ветер пустился в пляс,
И дал четвертый кольцо.
А пятый ветер пришел, смеясь —
И я знала его в лицо.

И я спросила: — Откуда ты
И кто мне тебя послал?
А он вгляделся в мои черты
И ничего не сказал.

И я прикоснулась к его плечу —
И всех отпустила прочь.
И этот ветер задул свечу,
Когда наступила ночь.

Не надо просить о помощи.
Мир этот создан мастерски.
Что будет — зачем загадывать,
А горечь уже прошла.
Пойду отражаться полночью
В пустых зеркалах
парикмахерских
И многократно гаснуть
С другой стороны стекла.
На грани воды
и месяца
Не задержу мгновение,
Шагну, запрокинув голову,
Ладонью скользну
в пустоту.
И стану случайным отблеском,
Мелькнувшим обманом зрения —
Как отражение девочки,
Которой нет на мосту.

Я напишу о всех печальных,
Оставшихся на берегу.
Об осужденных на молчанье —
Я напишу,
Потом — сожгу.
О, как взовьются эти строки,
Как запрокинутся листы
Под дуновением жестоким
Непоправимой пустоты!
Каким движением надменным
Меня огонь опередит!
И дрогнет пепельная пена,
Но ничего не породит.

Не исполнены наши сроки,
Не доказаны наши души,
А когда улетают птицы,
Нам не стыдно за наши песни.
Мы бредем сквозь безумный город
В некрасивых одеждах века,
И ломают сухие лапки
Наши маленькие печали.
Безопасные очевидцы —
Мы не стоим выстрела в спину,
Мы беззвучно уходим сами,
Погасив за собою свечи.

Как мы любим гадать, что будет
После наших немых уходов!

Может, будут иные ночи —
И никто не заметит ветра?
Может, будет холодным лето —
И поэтов наших забудут?
И не сбудутся наши слезы,
И развеются наши лица,
И не вспомнятся наши губы —
Не умевшие поцелуя!
Неудачные дети века,
Мы уходим с одним желаньем —
Чтобы кто-нибудь наши письма
Сжег из жалости, не читая.

Как мы бережно гасим свечи —
Чтоб не капнуть воском на скатерть!

Сквозь последний трамвай протолкаюсь —
во славу ничью,
И последнего герба медяшка уже отдана,
И последнюю очередь отстою —
И не буду знать, что это она.

И забуду, а это значит — прощу,
А потом для мальчика о циклопьей стране
В старой книжке с кириллицей отыщу
Непутевую сказку — и сын не поверит мне.

Онемел мой апрель под наркозом последних дел —
Тяжело вздохнуть — и выдохнуть тяжело.
Но с грифончиком, что невесть откуда к нам залетел,
Я зайду попрощаться, поглажу ему крыло.

Самый легкий мне дан смех,
Самый смертный мне дан век,
Самый вещий мне дан свет —
Накрахмаленный вхруст снег.
И ни папертью, ни конем,
Ни разбитой стекляшкой вен —
Не унять остыванья в нем
До четвертого из колен.
И куражится хриплый смерд,
Ветхой сказочки не щадя —
Как до плахи простелен след
По заплаканным площадям:
«Выдыхай-выдыхай слова —
Не впервой городить кресты!
Ай горячая голова —
Кабы горлышку не простыть!»
Вот и замкнут мой первый круг:
В опозореннейшей из стран
Самый честный поэт — друг,
Самый грубый солдат — страж.
Так и жить — на едином «нет»,
Промерзать на любом углу,
Бунтовать воробьем в окне —
Птичьим пульсом — да по стеклу!
И не ведать — кому прочесть,
Несожженный листок храня…
Изо всех обреченных здесь —
Есть ли кто счастливей меня?

Ах какая была весна!
Весь апрель — под знаком вокзала.
Как преступно она дрожала —
Вкось заброшенная блесна!

Деревянную крестовину
Вышибала настежь — луной,
Шла бессонными мостовыми,
Тень раздваивала за мной.

… … … … … … … … … … … …

Узнаешь ли — листок с оскоминой,
Старой музыки бледный круг,
Смех соленый да свет соломенный —
Не разнять окаянных рук!

Как вступала свирель приливами,
Как отлив горчил — не беда.
До чего мы были счастливыми
В двух неделях от «навсегда»!

Как отважно читали повесть
С эпилогом про сладкий дым…
Он ушел, тот весенний поезд.
Слава Богу, ушел живым.