Дмитрий Пригов - Монады

– Каких?

– Каких? А то не знаете!

– Знаем.

Уж конечно, знаете! Честных и благородных, вы говорите. Ну, ладно, ладно. Другой бы возражал, а я – что? Я молчу. Я просто насквозь знаю таких. Но я молчу. В моем положении лучше молчать. Лучше продолжу про свое, не касаясь разных других.

Так вот, оказался я хлюпенький, тоненький, синеватенький, со сваливающейся набок головкой и раздутым животом в окружении обезумевшего мира. Что скажете? То-то. А вы бывали в таком положении и таком месте? А? Но я буду снисходителен к вам, я должен и буду судить вас с позиции вашей нынешней ментальной и метафизической слабости и с высоты трагического величия жизни и немыслимой человеческой неистребимости в неимоверных испытаниях. То есть с тех позиций, которые вам вполне неведомы. Оставьте это мне. Или уж нашим предкам, которые обладали этим уж и вовсе в объеме и качестве, превышающем не только ваши, но и все мои представления об этом предмете. Правда, есть, есть у меня одна претензия к ним – ничем, ничем, при всем их предполагаемом величие и превосходстве, не помогли мне. Значит, не так уж и велики, значит есть какая-то щербиночка. Значит, мое срединное положение между ними ущербными и вами неведающими в какой-то мере и преимущественно, хотя и тоже ущербно. То есть все мы ущербны в той или иной степени. Если что, кто кого судит? Кто кому судья? И вообще – кто кому что?

Недоносок, недомерок – что еще? – на руках моей бедной хрупкой матери я в соседстве с моей тоже не очень-то крепкой (но все же покрепче, покрепче – на сорок минут все же постарше!) сестричкой метался я по полям временно потерянной и потерявшей себя среди врагов, своего отчаяния и своей лжи, почти что, а многим верилось, что и навсегда, поверженной России. Это-то вы хоть знаете, где живете? То место, где вы, облегченные, живете, называется Россией. А тогда еще называлось и Советским Союзом. Но это вам необязательно знать. Это уж слишком для вашей неотягченной памяти. А я знал, помнил и осознавал все это уже в том микроскопическом возрасте. Знал я и многое другое. К примеру, имена славных коммунистических вождей современности на пространстве всего свете – Пальмиро Тольятти, например, в Италии, Морис Торез во Франции, Гарри Политт в Британии (что, завидно?), Долорес Ибаррури в Испании и в Москве, Уинстон в США, Вальтер Ульбрихт и Вильгельм Пик в Восточной Германии, Георгий Димитров и Тодор Живков в Болгарии, Георгий Георгиу Деж в Румынии. Не говоря уже про других, не говоря уж о Председателе Мао и о дедушке Хо, и о сияющем солнце корейского народа Ким Ир Сене! Это я все помнил и носил в своей детской еще головке. Может быть, вот только теперь пришла мне в голову спасительная, вернее, объяснительная мысль, это и несколько сгубило меня – ведь нагрузка, действительно, не детская. Вот оно, может быть – объяснение и мое оправдание. Нет? Нет, я вижу по вашим глазам, что тоже – нет.

И что бы вы думали? Судьбе было недостаточно и этого, всего вышеописанного не заслуженного мной испытания, обрушенного на нас несправедливым временем (а когда время бывает справедливым? вернее, воспринимается как справедливое? или как частично справедливое? в то время, как оно само, конечно же, справедливо, вернее, оно вне этих очень уж человеческих определений, да к тому же, если и вчитывать в него или вычитывать какие-либо осмысленные потенции или чьи-либо осмысленные манипуляции им, то манипуляции эти производятся уж такими сущностями, такой рукой, что и вовсе не подлежит нашим суждениям добра и зла! Вернее, сама нам и поставляет их и знает, что делает, знает нашу и всеобщую меру и меру переносимости – вот!). Вдобавок к этому, мы были, не оказались во время войны, но было задолго до нее, даже столетиями до нее и во время других всяческих войн и исторических перипетий, царей, как местных, так и прочих, под кем и где приходилося жить в других местах, правда, нисколько на этом основании не уничижавших и не уничтожавших нас, были мы все этническими немцами на территории страны, ныне вступившей в глобальный конфликт с немцами и, практически, со всем немецким вовне и внутри себя. Все наши родственники, как и мы вышедшие из Западной Пруссии, а конкретнее – из Кёнигсберга (ныне, если не знаете – Калининград), где, возможно, два века назад бродили по заученному пути вместе с великим Кантом, но в своем вековом продвижении не дошедшие далее западных районов России, в отличие от моих прародителей, добравшихся еще до революции до Москвы и там осевших, были они все, эти бедненькие мои родственники, расстреляны в первые же дни конфликта как немецкие шпионы. К кому же теперь прикажете возносить мне свои вопли, вопрошания и восклицания? К кому вздымать руки? В общем-то ясно, к кому! Но кто же ответит мне, где теперь добрая и румяная моя тетушка Эльза? Дедушка Фридрих с белой окладистой бородой, с какой он навечно остался на старой пожелтевшей малюсенькой фотографии в возрасте 65 лет?! А мой голубоглазый полноватый кузен Фриц? А дядюшки Карл, Георг Эммануил и отличнейший спортсмен, по рассказам знакомых и старым глупым вырезкам из энтузиастических годов предвоенной эйфории, самый главный дядюшка нашего семейства, гордость семейного клана, Александр! Где вы теперь все, родные мои?! – восклицал я тогда тоненьким и дрожащим детским голоском вослед моей матери, не очень-то, по малости лет, и вникая в содержание этих восклицаний. Но это не может быть инкриминировано мне как бесчувственность и беспринципность по тогдашнему моему малолетству. И как раз наоборот, может быть, даже и занесено в некое положительное досье (если имеется такое, т. е., конечно же, имеется досье, но я имею в виду – имеется ли положительное – в этом я глубоко сомневаюсь) как свидетельство моей моментальной отзывчивости и сострадательности. Но вот и теперь, до сих пор еще могу я с горечью вопрошать и вопрошаю: Где вы теперь? Кто в ответе за ваши безвременно оборвавшиеся жизни? Да и вообще, кто в ответе за миллионы сгинувших и погибших на наших безумных пределах в пределах моей, не то что бы даже и мафусаиловой жизни? Сгинувшее советское правительство и тучи яростных созданий, его поддерживавших, пособлявших ему и до сих пор бродящие с безумием в глазах и душах в пределах их не узнающей и ими не узнаваемой полностью поменявшейся шестой частью суши? Нынешние ли беспамятные коммунисты? Великая или невеликая Германия, мать ее ети? Мондиальное мировое правительство? Атлантисты ли водянистые и с холодной экспансионистской волей? Лидеры жидо-масонского или национал-патриотического заговора? Московская ли мэрия? А может, префект юго-западного округа, куда входит, вливается и в то же в самое время отделяется, живет отдельно, возвышенно и незадействованно, мое небесное Беляево?! А может, правление моего кооператива, а? Может, оно – скорее всего оно! Это скрытные и загадочно вечно спешащие, не отвечающие на вопросы, отмахивающиеся на бегу тетки: