Дмитрий Пригов - Монстры

Лев возлежал на берегу реки
Меланхолическим движением руки
Он на песке как на сыпучей книге
Начертывал живое слово нигиль
Что он имел в виду? или осоловев
Начертывал, что в голову придет
А время между тем как он чертил идет
Он все-таки прекрасен этот лев
Не наш

Вся-то местность затуманилась
Не видать кругом ни зги
А слезой око отуманилось:
Где ты, милый мой Мизгирь! —
Плачет бедная Снегурочка
А немец Зингер подошел:
Ты не плакай, бедна дурочка
Все есть очень хорошо
Слушай нас, немцев

Кабы русские девицы
Все могли летать как птицы
То летели б за бугор
Кто не пойман – тот не вор
Так они б себе летали
Милых сердцу вспоминали
Да вдруг вспомнят про Сибирь
Ах, кто не пойман – тот не вор
Да в Сибири той немилой
Тоже, тоже полно милых
Уж какой тут свет-бугор
Кто не пойман – тоже вор

Вот Рейганы напали на меня
А Картеры им сбоку помогали
И я бежал спасения не мня
Но вдруг раздвинулись густые дали

И вышел зверь огромный и прямой
И руку волосатую поднявши
Вскричал ужасным голосом: Он мой!
– Я твой! Я твой! – вскричал я не сознавши
Что делаю

Птичка порхает над градом Петра
Над величавой Москвою
Лев просыпается ранней порою
Под мавзолеем Кремля
Рыбы уносят в глухие моря
Память последнего Чили
Все это я! Это я научил их!
Вот я – берите меня!

Подняв тяжелых два крыла
И подобрав худые ноги
Вот Рубинштейн с лицом орла
Летит над видимым немногим
И точит левый глаз о клюв
И молвит: Вот они – их нету
Уж сорок лет я их ловлю
По обитаемому свету
А их нету

Сорокин резвится вдали
Барашком по траве катаясь
Потайных органов земли
Устами острыми касаясь
И вот оттуда как змея
Выходит червь воспроизводства
И говорит: Вот в полный рост я!
– Я знаю, знаю, гибну я —
Отвечает Сорокин

На дне сомнительных веков
Ввиду потусторонних шествий
С крестцом поросшим мощной шерстью
Ни Кабаков, ни Кабаков
Сидел он лапой тыча в харю
И сокрушался как вдвоем:
А что, товарищ Пригов, хаар ю?
Все жив? А то может и помрем
Для счастья-то

Булатов грозный, не губи
Мою погубленную душу!
Но он хвостом лишь крепче бьет
Плотнее прижимая уши
На лапках скрюченных сидит
Его астральное же тело
Уже летит, уж улетело
И сверху строго так глядит
Страшно!
Да всем страшно

Вот Штейнберг насекомой лапой
Взял треугольник и понес
На небеса с улыбкой светлой
А там полно своих таких
Что делать? – так вертайся к нам
Летай над нами крылышкуя —
А мы и не в обиде

По крови чистый он еврей
А вот по лимфе? по гормонам?
По мясу? большинству костей?
Трем четвертям своих частей? —
Он нечто страшное такое
Сперва косматою рукою
Он лезет вглубь земной породы
Выдавливая там глаза
Потом остекленелой мордой
Упершись прямо в небеса
Он ревом звезды рушит вниз
И где-то там, над Анадырью
Где он один стоит смеясь
В образовавшиеся дыры
Течет космическая грязь
Он в ней купается смеясь
Немыслимый
Непонятно кто

Ярко-красною зимою
Густой кровью залитою
Выезжал Иван Васильич
Подмосковный государь
А навстречу подлый люд
Над царем давай смеяться
Что плешивый и горбатый
Да весь оспой исковеркан
Два царевых человека
Ой, Малюта да Скурата
Два огромные медведя
Из-за детской из-за спинки
Государя выходили
На кусочки всех порвали
На лохмотья, на прожилки
И лежит чиста-морозна
Ярко-красная дорога
На столицу на Москву

Вот количество несчетное
Тараканов бью живьем
А один из них кричит:
Стой, я знаю Звездочетова!
Он мне родственник прямой! —
– Так живи! А этот, рядом
Знает можт кого из наших?
Нет? Так пусть и мрет живьем

Булатов, скажем, мне не нравится
Или Чуйков вот мне не нравится
Или вот Кабаков не нравится
А вот сиди и уважай
А почему? – а потому что мафия
Чуть что – зарежут тут же мня
И тихий охладелый труп
В Москву-реку под лед засунут
Придет весна в расцвете сил
Они ходить будут смеяться
А ты откроешься под льдом
Ужасный, синий, полуцелый —
Кому такой ты приглянешься? —
Никому
Даже себе

Качаясь на травинке вящей
С большой кошачьей головой
Сидел Орлов и над собой
Увидел птичку он летящу

Он лапой хвать ее скорей
По рылу, да не тут-то было
Она взвилася как кобыла
Та птичка-то была еврей
Летучий