Дитя уже ко сну склоняется
Головкой слабою склоняется
К подушке белой и большой
Она шепчет ему: Решай
Милый!
Я – Твоя Смерть! —
А оно уже не слышит
Дитя невинное идет
За ним сопя спешит насильник
А после то дитя найдут
Уже недвижное и синее
В парке
Изнасилованное
Вы говорите: Это – Смерть
За ним пришла! – так что ж, не сметь
Теперь
И слова возмущения высказать?
Выписывается из больницы
Тяжело болевшее дитя
Родители уже кряхтя
Старенькие
Пришли, друг другу смотрят в лица
Не узнают
Родители в смятенье спрашивают:
А наше где дитя? – Ах, ваше-то
За ним месяц уже как назад приходила
Смерть!
А вы что, не знали? —
Молчат
Дитя посмертно навещает
Свой дом, родителей своих
Они не видят, оно же их
Частично видит и решает:
Зачем их попусту смущать
Вернусь обратно, а то Смерть
Отпустила меня совсем ненадолго
Дитя спешит из жизни ветхой
В обетованную скорее
С плакатами, с цветущей веткой
С родителями – и в Корее
Северной
Все происходит, но – вниманье!
Смерть из толпы вдруг вынимает
Его одного
Единственного
Избранного
Дитя еще совсем невинное
В своей кроваточке лежит
Но воздух некой страстью дивной
Вокруг него уже дрожит
Как тонкая живая нить
Но вот сгущается – и Смерть
Выволакивается оттуда
Дитя по лесу поспешает
А из котомочки притом
Хлебные крошки просыпает
Он на дорожку, чтоб потом
След в след ему Смерть, словно птица
Пришла, чтоб ей не заблудиться
Крошечки склевывая
Дитя к картине «Иван Грозный
Своего сына убивает»
Подходит близко, замирает
Пугается, хочет бежать, но поздно!
Поздно!
И вот уже в крови лежит
И Грозный царь над ним дрожит
Всем телом
И шепчет: Я – Смерть Твоя!
Какой-то день неясный, мшистый
Играет местная труба
К власти вчера пришли фашисты
Дитя с утра идет туда
Где собралися гимны петь
Подходит, а в сторонке Смерть
Стоит
Дожидается
Какое мерзкое дитя
Что б от него да не избавиться
Все носится оря-свистя
Что подойти к нему и справиться
С ним никому и не суметь
Из нас, но есть на свете Смерть
Есть
И на него
Дождь целый день, сырая осень
Дитя в стремительной машине
Внезапно лопается шина
Машину яростно заносит
В нее врезается другая —
Там белая и не моргая
Смерть Его —
Дитя —
Видит
Дитя живет, словно кузнечик
На травке гибкой полевой
С такой кудрявой головой
От безрассудной человечьей
Жизни
Сбежавший
Чтоб жить неведомым, а глядь
И здесь его находит смерть
Его
Из дома все подряд выносят
Все до последнего гвоздя
Тут кто-то вдруг случайно спросит
А вы не видели дитя? —
Так тут все женщина одна
Вам помогала! – Ах, она!
Понятно!
Это – верно, Смерть Его
Дитя бредет по Красной площади
К нему выходит дядя Ленин
Из мавзолея
И говорит:
Иди туда и на колени!
Пред ней нишкни! – О, пощади!
Дитя рыдает как медведь
Но маленький – Иди, там Смерть
Моя
Ждет тебя
Познакомиться! —
Говорит Ленин
Среди печали и разрухи
Страна своих родных детей
Не ведает! среди затей
Экономических чьи руки
К дитя протянутся любя?
Чей голос: Вот, я жду тебя! —
Раздастся? —
Одной, одной лишь Смерти
Руки и голос
С презрительным недетским зреньем
Дитя по улице бредет
Вещичку некую найдет
И долго смотрит с подозреньем
На нее:
Не ты, не ты ли – моя Смерть?
Нет, не она! надо смотреть
Чуть левее
Там она стоит —
Смерть твоя, дитя
Гроза бродила по поселку
И в мелочи во все вникала
Как будто бы кого искала
И все не объясняла толком
Кого
Пока в сенях вдруг не наткнулась
На дитя
Тут же сразу обернулась
Смертью Его —
И правильно
По мичуринской дороге
Ехал парень одноногий
У него одна нога
Да и та из творога
Что за парень? – посмотреть
Любо! – молодая Смерть
Прямо загляделась на него
Дитя при солнечной погоде
С девчатами на карогоде
Поет, смеется: Трали-вали!
А глядь, девчата и пропали
Успел лишь только посмотреть
Осмотреться
Одна из них осталась – Смерть
Его
Стоит
Улыбается
Дитя и смерть
(восьмой сборник)
1998
Предуведомление
Сразу же замечаются на пределе этого постоянные и даже, в какой-то мере, по первому взгляду, утомительные для любителей поэзии, повторяющиеся однообразные рифмы: смерть – смотреть, хотеть, иметь; и дитя – хотя, летя, вертя. При вообще-то небольшом пространстве информационной мобильности в стихе, съедаемом рифмами и насильственностью размера, трата его на однообразные рефрены кажутся невозможной роскошью, или простой тупостью и неумелостью, держащейся за однажды более-менее удачно найденный прием. Можно, кстати, припомнить и другие мои опусы с подобными же назойливостями, постоянно разбросанные по разным стихам рифмы: Россия – синее, силы; Русь – рысь; Германия – мания; Англия – ангелы. Очевидно, можно обнаружить и другие (даже наверняка). Однако же, имея привычку не к отысканию и нахождению обыденного и привычного и при ненахождении раздражаться инвективами и впадать в искреннее отчаяние, но пытливостью обнаружения причин подобного, особенно при его настойчивом проявлении в зоне, чреватой если не онтологическими истинностями, то способностью сотворять и утверждать квазионтологизмы, можно представить, что за этими рифмами стоят некие внутренние глубокие мотивы и закономерности, которые мгновенно и проявляются, когда минуя поверхностные, даже глубоко и истинно поэтические, слои, касаются их обнаженного дышащего влажно-поблескивающего, лишенного грубой кожи казуальных обстояний, тела.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу