Полина Добролюбова - Сны

В черном пруду остывшем сонно плавают листья,
Под полусгнившей лодкой дремлет бродячий пес.
Видишь, сидит русалка на валуне за пирсом?..
Ветер ласкает нежно пряди ее волос.
То ли чарует звезды дочь Водяного Духа,
То ли по чью-то душу вышла под лунный свет.
Уши закрой, чтоб песня не волновала слуха,
В песнях русалки бледной жизни и счастья нет.
Там только сны и морок омутов потаенных.
Горечь болотной тины – Духа Воды вино.
Может играть лишь ветер шелком волос зеленых,
Видевшим взгляд прозрачный выжить не суждено.
Каркает черный ворон на городском погосте,
Листьев сухих шуршанье – точно колдуньи речь.
Чуют русалки мигом, если приходят гости.
Надо бежать скорее, чтобы себя сберечь.
В черном пруду остывшем сонно плавают листья,
Лодку угрюмый мельник всю на дрова извел.
Тихо сидят русалки на валунах за пирсом —
Ждут, чтоб осенний ветер новых гостей привел…

В моем доме сегодня не скоро затеплится свет,
Ближе к полночи кошка проснется от скрипнувшей двери.
Я иду провожать Бабье Лето: последний привет
Дням, похожим на сон под печальное пенье свирели.

В старом парке, окутанном мглою, царит тишина,
Запах прелой листвы – как вино: смаковать по глоточку.
Этот вечер сегодня я выпью до самого дна.
Под мерцание звезд буду пить – и пьянеть в одиночку.

И обнимет меня южный ветер, прошепчет: «Пора!»,
И умчится за птицами в нежные синие дали.
Я бы тоже взлетела! Но два белоснежных крыла
В этот Путь мне с собою Небесные Силы не дали.

Так что буду шуршать по тропинкам кленовой листвой,
Наблюдая, как Осень нам золотом души тревожит.
Бабье Лето, сегодня я вновь попрощалась с тобой.
Ты пиши – облаками по небу, дождями по коже…

Какая странная тоска закралась в сердце,
Целует душу мне холодными губами.
Под шепот Ангелов я ухожу, как в детстве,
По миру снов бродить озябшими ногами.

Там города, в которых мрак подвластен глазу,
И так волшебно темных улиц перепутье!
Витая в сумраке, мой оживает разум,
И тени прошлого роднее мне, чем люди.

Одну из них я полюблю с тем горьким пылом,
Который в яви вряд ли б мог родиться,
И станет безразличным то, что было,
И будет важным только то, что снится…

Юные боги и мудрые зоркие сфинксы
Скрылись во мраке хранящих все тайны вод.
Земли пустыни не вспомнят вскрика царицы,
Видевшей в зеркале магов такой исход.

Земли пустыни не вспомнят садов и пашен,
Клятв безмятежных влюбленных и детский смех.
Знали седые оракулы: будет страшен
Рокот священной волны, что поглотит всех.

Будет расплатой за знания, золото, страсти
Это паденье во тьму до конца времен.
В мире подлунном у смертных не может быть власти —
Только иллюзии, морок, тревожный сон.

Но не печалься, царица, о сне, что кончен.
Даже чрез тысячи весен, опять и опять
Дети эпохи иной будут в логове Ночи
След твоих ножек на храмовых плитах искать,

Грезить о тайнах и знаньях твоих чародеев,
Городе, миф о котором волнует сердца.
Дети эпохи иной, как и ты, будут верить
В то, что их морок и сны не имеют конца.

Как-то неслышно прокрался ноябрь в наш сад,
Черное с белым в небесной палитре смешал.
Жарче в старинном камине поленья горят,
Медленней крутится скованный холодом шар.

Мне бы прижаться к тебе и вот так, до весны,
Сжав твою руку, глядеть, как танцует огонь.
Старое зеркало вспомнит ушедшие сны
И остановится Времени пепельный конь…

Ангелам время оставить арфы и трубы,
Летние гимны северным ветром уносит.
Доблестный рыцарь Ноябрь целует в губы
Полуседую императрицу Осень.

Это ее роковая любовь на излете:
Золото юности роздано все, без остатка.
Рыцарь возлюбленный, скоро вы тоже поймете,
Что безнадежность бывает неистово сладкой!

Пейте же кубок за кубком шальные мгновенья,
Страстно целуйте свою императрицу!
Взгляд королевский не терпит и тени сомненья
В час, когда Смерть и Зима запрягли колесницу…