Надежда Белякова - Эхо

Завари мне чай,
как прежде – пополам с мечтой,
с ароматом нежной лжи,
с привкусом надежды.
Завари мне чай!!!
Тот забытый и беспечный,
Чай на старой даче:
на террасочке ажурной;
щели-кружева,
ветром продуваемой, как флейта
и скрипучей до утра!
Двадцать лет тому назад вмиг
дотла сгоревшей
Зари мне чай!!!
И плевать, что пепел
уж давно развеян!
А мы снова сядем
вновь на той терраске!
Старый анекдот
станет совсем новым!
Над ночными дачами
смех наш полыхнет.
Знаем, что минуют нас
радость и удача.
А мы будем чай свой пить
из бездонных чашек!

Мой старый эльф хохмач и забулдыга
прикинулся кукушкой на часах.
На циферблате, словно на заборе,
выводит вместо цифр звонкий мат!
Морочит голову торжественно, кукуя;
что каждый век летит, как час,
копейкой в пропасть
мимо старых джинс потертых
в дырявости карманов-черных дыр,
летит минуя;
благополучие твердынь самообмана,
что по мечтам своим
воздастся каждому из нас!

А я на забулдыгу-эльфа не сержусь!
Подсаживаюсь рядом и кукую.
Так, словно, делом занята, тружусь!
Эх, кабы знать, кому же я кукую?!!!
В надежде, что тоску его раздую!
Оплакивая, чей-то век и час.
Быть может даже мой? —
мне кажется подчас.

Отчего это у любви
исполнения сроки
так коротки?
Что коришь по утру,
уже к вечеру этим окована.
И только последняя дура
решиться бранить балагура!
Ей придется платить каламбуром
за свет, за чаи, за постылые, стылые дни.
Я не стану корить бездельника
в ожидании понедельника!
Не сужу я гуляку беспутного,
не ругаю скрягу нудного,
чтоб не жить
под дырявым до звёзд потолком,
сожалея о прошлом потом.
Сбереги от лихой напасти;
с раскрасавцем найти своё счастье!
От картежника ясноглазого,
Чур меня, от крапленой напасти!
От бесстыдника лупоглазого
на пути колодно-острожного!
Кто-то мне возразит, возможно,
Но отвечу я:
– «Чур меня, если можно!»

Ох, эта скупость на слова:
«Одним ударом семерых» —
Единой рыбой вся толпа сыта,
единым словом – вся толпа умна.
Терпению предписаны все свойства
и оттенки рабства,
оно же триедино навсегда:
Терпение раба; в нем дерзновенен
выбор жизни,
Раб вынужден терпеть, в надежде
на освобожденье.
Терпенье ради цели,
где все ступени мастерства
переползаешь, а не паришь над ними,
и не восходишь гордо и надменно.
Терпение в любви – и есть Любовь сама:
Приятие любимого с его пороками до дна,
Претерпевать безумие его же бесов
ради первоначального него,
Такого, каким был создан Богом,
И через мглу всю Душу его видеть,
любовью возвращать ему
новорожденности святую чистоту.
Когда в любви вся мера —
есть отражение высоты его:
В конечном счете
каждый терпит лишь свое.
И дышит воздухом, не тленом.
Есть интонация Судьбы,
В которой жив весь смысл сути.
Но правит заблужденье мечты,
Которую дано нам выбирать,
Затерянным в пути.

Прощенного воскресения
Блаженная благодать,
Когда тают снега в саду,
Земных радостей дня,
Ни взять-ни отнять.
Даже ворью не по плечу
Головы повинной
Украсть чистоту.
Покаянно простить
И дальше шагать,
Поминая о том, сколько раз
Сам был прощен,
Словно капелью крещен,
И вновь народился невинным.
Ангелы правят столбцы грехов:
Перерасчет основы основ.
И новое небо над головой
Чистым листом реет о том,
Что вдоль горизонта
с обнуленным счётом:
Дебет-кредит грехов
Зачёркнут!

– «Расскажи о первой любви!"
Словно в детстве
вечернюю сказку прошу.
Но в ответ;
все курортных романов
круги
да загульные
виражи,
или вовсе;
печальный рассказ
в стиле:
«со слов потерпевшего…»
Но, упрямая,
я пою
на обломках
былого крушения,
достаю
свой «Титаник» со дна
и плыву
к сновидениям моим:
к берегам забытой мечты.
– «Расскажи мне
о первой любви!»
Я прошу моего
глухонемого-немого
попутчика.

Когда усталый Бог вернется,
он снимет у порога нимб.
Потертый плащ на вешалку повесит.
Босые стопы вытрет и войдет в наш мир.
Бардак наших беспутных судеб,
смутит и огорчит его.
Но верится, что терпеливо спросит:
– Зачем вы искромсали Вечность
до stop-кадра одного?
В конце тоннеля погасили Свет?
Вы исписали вдоль и поперек
grafitti стрёмными скрижали,
написанные так любовно
для ваших прадедов ЗАВЕТ?
Там каждый штрих
опорой;
Надежды, Веры и Любви!