Владимир Шаров - Рама воды

Когда Христос ходил по воде, оставил ли он следы? Если нет – значит, оставить следы на земле легче, чем на воде. Если нет – значит, земля и вода не одно и то же. Значит, Господь действительно разделил их.

Человек рухнул, как подкошенный. Он понял, что он трава. Он понял, что вокруг луг. Он понял, что уже время. Время сенокоса.

В аллее деревья стоят в ряд. Они построены, как солдаты. Аллея – это регулярный лес. Растить аллею долго и трудно. Но есть новаторский способ. Солдат надо зарыть в землю. Каждый день их надо поливать. Тогда весной они прорастут и пустят побеги.

Сегодня я написал руководство для птиц. Взрослая птица, которая хочет стать птенцом, должна уменьшиться в росте. У нее должен измениться взгляд на жизнь. Птица, которая хочет родиться заново, должна оставить эту мысль.

Птица села на ветку, ветка качнулась. Птица слетела с ветки, ветка качнулась. Думаю, что это уже не первый раз. Думаю, что все уже было.

Я стою на высоком месте. Здесь опасно. Дальше глубокий провал. Я смотрю вниз. У меня кружится голова. Но я все равно смотрю. Внизу растут деревья. Я стою над ними. Я – птица, которая летает стоя. Ниже деревьев – болото. Преисподнюю залила вода.

Мне пять лет. Зима. Ледяная горка. Я качусь вниз по наклонной плоскости. Я счастлив.

Песчаный холм. Старые сосны. Среди сосен могилы. Вчера был день поминовения усопших. Сегодня ветер повалил несколько деревьев. Сломаны ограды. Две могилы разворочены. Кто-то скажет, что земля не приняла их. Пройдет неделя, и кладбище приведут в порядок. Неужели действительно земля не приняла их?

Я шел в деревню. Чтобы попасть в деревню, мне надо было перейти три ручья. Я перешел первый, перешел второй, вошел в третий. Когда я вошел в третий ручей, я услышал шум. Это вода билась о мои ноги. Я решил посмотреть, как вода бьется о мои ноги. Она билась красиво. Я никуда не спешил и решил посмотреть еще. С тех пор прошло семьдесят два года. Значит, это было до революции.

Один человек думал, что моя жизнь – чашка. Случайно он уронил чашку и разбил мою жизнь. Он разбил мою жизнь, извинился и ушел. Всю ночь жена собирала осколки. Она собирала и клеила их. Утром она спрятала чашку в безопасное место. Потом она ушла к этому человеку. Как у солдата, у меня перед дождем болят старые раны.

Я долго-долго болел. Я уже свыкся со своей болезнью, привык к ней. Она стала моей частью. Старел я, и старела моя болезнь. И все-таки она умерла раньше меня. Я похоронил ее в себе.

«Лед, – сказал учитель, – это организованная вода. Это вода, у которой устойчивый быт. Лед хороший производственник и надежный товарищ».

«А река, – сказал я, – как же река?»

«Река, – сказал учитель, – тоже хороший производственник, если она течет сверху вниз».

Два дерева срослись так, будто занимаются любовью. У нее кривые ноги и широкий таз. Я удивился его вкусу.

У старой машины на гололеде разъехались ноги. Она упала и сломала шейку бедра. Бедро не срасталось, кость гнила, и через месяц машина умерла. Умерла она легко, во сне. Последние дни ей кололи морфий, и боли она не чувствовала. Проводить ее пришли сотни других машин. Они ехали за катафалком и, прощаясь, гудели. После Андрея Платонова в каждой машине живет душа. Душа этой машины оставила тело. Интересно, знал ли Платонов, что душа машины может оставить тело? Растения грешны. Одни растения плотоядны, другие пахнут духами и ярко одеты, чтобы завлечь пчел. Люди у Платонова целомудренны, как машины. Им не дают есть – и они прозрачны, им не дают есть – и они легки. Странно, как легко отнять жизнь.