Евгений Скулкин - Игры огня

Гулко, страшно во мраке
стылых колец…
На неведомых знаках
где венец, где свинец… —

Войны, судьбы, хоругви,
плач, ночей палаши —
здесь писались на круги
в первозданной тиши…

Эхом,
сказочной птицей —
бьется время в кругах…
только – не возродиться —
не существенен прах…

Кто ты, милый фотограф?.. —
все поймать-не забыть —
тянешь жизни автограф —
обветшалую нить…

…Только
краски заката,
огнь просторов ночных
плыли так же куда-то —
время таяло в них…

…поле… варваров топот…
Русь… да башенный бой… —

…мои волосы треплет
ветр – горящий – сквозной…

Колыхается народ,
в горизонты уходя,
правду кровную несет
про царя и про себя.

Прячет тело депутат
да вельможный казнокрад,
нынче званья не в почете —
с боем кресла в самолете…

Вертикаль да голытьба!.. —
выпил – знать така судьба…

Так и живы на Руси
под двуликим нашим гербом:
внешне – золотом по нервам,
внутри – Боже мя спаси!

В ожидаемый момент
разлетятся враз плотины,
И поток снесет ответ,
и вопрос, и всех – в помины…

В неизвестной глубине
что-то матово засветит —
то ли радужная весть,
то ли темные наветы…

…тени птицы Гамаюн,
мчащей тройки, сказы притчи —
все смешалося и свищет
в темном поле в полнолунь…

Загляни в себя, дружок,
посмотри, насколько ясен
путь в тебе…
И будь ужасен,
если на пути вражок.

Только в том другом – иной
путь – светлей, яснее дали…
…Тот, кто пишет на скрижалях —
не примирит вас собой…
……

Нет ответа… Злость и немощь.
Тишина. Сияет небо.

…Только хочется мне хлеба
и еще… немного зрелищ…

…И вновь со скрипом ржавый круг
сдвигает силы группировок… —
Смотрю рассеянно вокруг
на лозунги татуировок…

Бессмертен демонстрантов ряд.
Идут «Тамары», «Вани», «Васи»…
Послевоенные горят
года рождений на запястьях.

На чердаках или в «Крестах» —
годком не вышли – не погибли, —
в бредовой думе об отцах,
романтики втыкали иглы…

Не ради стеба на гроши
иль крутость показать в зевоте —
а сжечь, изжечь клеймо с души,
войной зачерненной на взлете…

И в этой яростной тоске
кидала завируха-фея —
на узкий нож в слепом броске,
в глухой запой до посиненья…

Кто повезучей, вверх пошел,
другой до крышки по уклонной…
Но им двоим нехорошо
прозрачной полночью бессонной…

Им не добрать и не понять…
И днем,
и ночью протестуют:
«Нет в жизни счастья», «…таку мать»
и – «Не забуду мать родную».

Судьи в пустом клозете,
дети детского дома,
с чем вы пришли? – ответьте…
И не забудьте: корова
пишется через «о».

«В небо повесьте качели,
в беглое небо – качели!..
Где-то звенят свирели…
там – высоко..?»

…Строем под звездным небом…
Смутно о жизни иной…
Сердце в казенке согрето
романтикой и тоской…

Что упустил – не укором…
Сжат окровавленный рот…
…То, что за длинным забором —
ждет свой неблизкий черед…

…С работы придешь устало,
мир, как неведомый гном:
только в окне светало —
снова темно…
Блещут в экран кинозвезды.
что же ты смотришь в окно?..
СлЕпая эта корова,
невыразимое «о»…

Когда холодным деревом замру,
и кровь уходит к тайне причащаться —
не ведаю и не умру —
и саблей сбитый на корню,
останусь поплавком качаться.

И схлынет кровь, холодная смола,
в подземные котлы Фортуны.
Но в тайну посвященная душа,
не ведая и не дыша,
не разлетится на фотоны.

Но, как туман, развеет омут-душу,
когда позывы крови я нарушу…

…Так на заре, в беспамятстве своем,
летит звезда
и водится пером…

Ты прекрасна холодной водой —
зыбкой формой остывшей —
породившей тебя красотой
и забывшей…

Что бездонно глядишь на людей?..
Ждешь какого признанья?
На изгибах твоей Лорелеи
стенанья, стенанья…