Елена Сахарова - Реверсивная поэзия как диалог с пустотой

это не manhattan, и даже не old street —
названий этих я не люблю.
коммунистические религии
заставляют пускать слюну.
громоздятся рекламные вывески.
соседка бьет дочь по лицу.
нет, не железный занавес
заставляет бояться Москву.
господа разбросали линии,
ведущие к золотому кольцу.
без товарищ теперь от уныния
расписали все в хохлому.
расплескались остатки «Путинки»,
и разбит перламутровый мозг
воеводы, товарища Ленина.
по России расставили туловищ,
его бедного, в полный рост.
не найти уже тех рабочих,
что покланятся, прикупив по десятку роз.
дети ночью опять расплачутся
и отменят программу «Обоз».

ты носила бумажную блузку с портретом Эдгара Аллана По,
поделенную на квадраты, и в каждом – Эдгар Аллан По.
у тебя были русые волосы, как у Агнии Львовны Барто.
ты спросила меня – «что такое синдром Адели?»,
и пожалела, что не читала Виктора Гюго.
я вдыхал затхлый запах гостиничного,
оставаясь все так же в пальто,
поделенное на квадраты, и в каждом Жан-Жак Руссо.
я сказал: это только временно – девочки просто любят кино.
а потом мы бегали по номеру как угорелые,
и ты укусила меня в плечо.

ты была смазливой девчонкой,
твоя мама бредила Жаком Ивом Кусто.
и мы отправились выпить чаю, ты разбавляла его молоком.
я тогда до крови искусал ногти, но так и не предложил
на десерт свой клетчатый альбом, поделенный на квадраты,
и в каждом бумажная блузка с портретом Эдгара Аллана По.

выплюнуть себя. через картонный лист – кувырок.
на детской площадке один смог и забытый пакет с pepsi.
стыдно смотреть в глаза, когда в кармане твоем трава
и ты сам завернут в собственной лести.
порой кажется вот будет сентябрь и асфальт остынет
и ты будешь чище и честней. но опять лето и пыл в словах,
и опять спускаешь на тормоза в надежде, что будет легче.
коридор делится только на два – начала и два конца,
но лучше в палате с соседом по 200.
купи себе самокат, чтобы угнать к девушке из Нью-Джерси,
быть может тогда ты будешь конечно рад
и перестанешь носить пакет с газированной pepsi.

а может ты просто мудак?

глюконат кальция – белый порошок

растекается как идиотская липкая жижа,
заставляя слипаться язык.
как можно было на мне взять и выжить
слоган из собственных рифм.
это куда хуже притворного одиночества
и мечты о полете в космос,
когда на тебя смотрят семеро
будто ты им чего то должен.

как просилось/звалось в марте
и как бездарно проебало себя
на белоснежных, испортив карму,
но нарисовав пригодный эскиз.
если можно было бы целоваться
я бы может оставила им свой «ass my kiss».
но сейчас только атласные фраки
собрались под табличкой friend list,
разгребать остатки надушенной драмы
под прицелом сухожилий незрелых глазниц.

слишком узко – головой бы в тебя протаранить,
что прилип к небу мой алый плейлист.

старайся имитировать время,
не прикасаться с ладонями лбом.
старайся обесточить пространство,
что меж ребер глотает кухонный стол.
старайся имитировать сущность,
не быть под сухим каблуком.
разыграть лучшую партию,
и головой в дверной деревянный проем.

метафоры падают в лето, рассыпаясь сухим крылом
тех бабочек что ловил ты в Оуро Прето
и засыпал на траве, в обнимку с ружьем.
защита – основа для нападения,
не спастись измученным сном.
пустая тетрадь и ни грамма терпения,
вот, что осталось в Оуро Прето
12-м годом, распрощавшись с весной.

светловолосый мальчик 12 лет спал на траве
с советским ружьем.

одуревшую и заклинившую меня
заприте в камере обскура.
я скопирую сияние ткани
и засохшими кистями лягу
на спроецированные цвета
своего раздвоения и недуга.
я с холстом вместо глянцевой пленки,
с искаженной реальностью,
как жертва очумевших пожаров
замру на черно-белых фотографиях
с оксидом серебра вместо красок сахарных.
где конвейер обнимается с шедеврами
мое вечное карандашное влияние
обретает самодельное бессмертие,
charcoal – выражает самое главное.