Татьяна Бирюза - Добрые стихи для всей семьи

Настя стала прихрамывать из-за сильной боли в ноге и не могла ходить к реке по скользкой тропинке. Дети постепенно самостоятельно стали ходить за водой, приспособив деревянные санки лесника, привязав к ним старую верёвку. Вниз по тропе спускаться было весело, так как дорожка покрылась снегом и льдом, и дети, радостно усевшись вдвоём на санки, катились с ветерком вниз, громыхая пустыми железными вёдрами. Это было единственное детское развлечение из той далёкой мирной жизни, которая осталась у них только в воспоминаниях и в надеждах, что когда-нибудь всё вернётся опять, но они осознавали с болью, что многое уже не вернуть никогда. Отец Василий не прокатит их на санках вверх на гору, весело смеясь, не подтолкнёт радостно вниз: «Поехали!», не бросит их в пушистый сугроб и не посадит на широкие плечи уже никогда, никогда…

Они катились вниз с горы, громыхая вёдрами, и в этот раз весело и шумно. Темнело уже быстро, и дети понимали, что вернуться надо будет в сторожку ещё до темноты. А солнце уже касалось старых верхушек высоких елей, в лесу начинались сумерки. Набрав два полных ведра воды, дети уже тащили санки вверх на гору. Алёнка тянула сверху за верёвку, а Митька толкал санки сзади.

– Эх, ухнем! – шутил, как всегда, Митяй. Сегодня Алёнка не шутила, она ночью сильно кашляла. Мама не пускала её за водой, беспокоясь, что Алёнка простудилась.

– Это совсем рядом, через десять минут мы будем дома. Митьке одному не справиться, а у тебя болит нога, ты можешь упасть на скользкой горке, – уговорила маму Алёнка, и они с Митькой пошли вдвоём.

Вот так, вдвоём, они тащили санки с водой почти до самой вершины пригорка, и вдруг старая верёвка оборвалась, и санки, протаранив Митьку и дребезжа вёдрами, покатились вниз.

– А-а-а-а! – кашляя и задыхаясь, кричала Алёнка.

Митька догнал санки и успел остановить их на полпути. Вода почти не разлилась, ведра были надёжно привязаны верёвкой и закрыты крышками. Надо было снова тащить санки наверх. Митя понял, что уже катастрофически темнеет. Алёнка начала надрывисто кашлять, и ему стало страшно за её здоровье – вон какие у неё рваные тоненькие валенки на три размера больше её маленькой ножки, совсем озябнет, заболеет.

– Беги быстро домой, а я сейчас сам затащу эти санки наверх. Осталось всего каких-то пятнадцать метров, не волнуйся. Я мужчина! Быстро, я сказал, домой к печке греться!

Впервые Алёнка не сказала ни слова, даже не пыталась возражать и вредничать, а только глянула на серьёзного Митьку как-то виновато и нежно, снова сильно закашлялась и, прикрывая рот рваной варежкой, пулей помчалась в сторожку.

– Эх, ухнем! – толкая тяжёлые санки вверх по скользкой тропе, приободрял себя Митька, оставшись один на один с сумерками, тяжёлыми санками, скользкой тропой и огромной луной, которая смотрела на него, как глаз Циклопа.

«Как-то жутковато становится и очень тихо. Надо отдохнуть немного и завязать порвавшуюся верёвку, – подумал Митя и остановился передохнуть перед последним рывком. – Всего десять метров, каких-то десять метров, а там уже будет легко тянуть эти санки по ровной лесной дорожке»…

Митька остановился и засмотрелся на дивную картину. Уже стемнело. На небе появились первые звёздочки, тропинка, идущая вверх белой змейкой, казалась дорогой к звёздам. А по центру, между большими старыми елями, светила огромная круглая луна, освещая тропу каким-то особым искрящимся светом. Вдруг пролетела рядом сорока, напугав Митю, и села на соседнюю ветку ели. Митьке стало жутко. Он наклонился за верёвкой, связал её потуже, чтобы потом тянуть санки вверх, а когда поднял глаза…

Вверху, прямо под огромной луной, возвышаясь на белоснежной дорожке, в метрах десяти от него стояла волчица. Её глаза сверкали холодным лунным светом, сама она казалась нереально огромной и, освещённая луной, переливалась какимто серебристо-голубым цветом. Волчица смотрела прямо на Митьку. Сделав два медленных шага вперёд и оскалив зубы, волчица как бы всматривалась в Митино хрупкое тельце, одетое в рваное пальтишко, перевязанное маминым пуховым платком на груди, в тонкую вязаную шапочку, из-под которой виднелись огромные и испуганные Митькины глаза. Они стояли и молча смотрели друг на друга. Мальчику эти мгновения показались вечностью.

– Баю-баюшки-баю… Придёт серенький волчок и укусит за бочок, – Мите вдруг послышалось, как зазвучал на весь лес мамин голос.

– Ничего не бойся, сынок! – опять услышал он голос мамы, который звучал очень чётко и громко где-то там, на звёздном небе, и падал нежно через чёрные ели прямо на Митьку.