Джеймс Джойс - Поэтические образы

Мир за это мне не рукоплескал!
Чёрт побери, я об этом написал.

Вы конечно слыхали
о Шалтай-Болтае,
как он грохнулся и покатился,
у стены журнала остановился.
В журнале есть место для изгоя,
герб, шлем и всё такое.
Он был королём у нас однажды,
его пинали, как овощ каждый.
С Грин-стрит уехал он на покой
приказом в тюрьму Маунтджой.
В тюрьму Маунтджоя!
Заключили изгоя.
Он был возмутителем покоя,
придумал свечи от геморроя,
народу давал презервативы,
больным молоко, но от кобылы,
убрал алкогольные коллизии,
продвигал реформы религии.
Религиозная реформа,
ужасна по форме.
Он в Аррахе сказал,
что не справился, опоздал,
молочник не смог,
пошёл под залог.
Ковбой, натыкаясь на быка,
знает, что опасны его рога.
Бодливость в рогах!
В его врагах!
Надел рубашку и будь готов.
Рифма королева всех стихов!
Бальбучо, бальбачо,
у нас была курица и харчо,
жевательная резинка и ещё,
китайский фарфор,
это нам продал местный вор.
Неудивительно, что он обманул,
парням нашим даром толкнул.
Они бы взяли его на абордаж,
он убежал через первый этаж.
Их апартаменты разгромили
в дорогом отеле, где воры жили.
Скоро хлам его сожгли с дуру,
как шериф провёл процедуру.
Пристав сломал их дверь,
он не ограбит нас теперь.
Сладкие неудачи на волнах,
пришвартовались на островах.
Явился черный, бандитский бот
в заливе Эблана у самых ворот.
Видел его боевой человек,
из бара на гавани Пулбег.
Вот и Норвежский верблюд,
лучшее из тресковых блюд.
Подними его, Хости, подними,
бедный он, черт возьми!
Это было во время откачки
пресной воды из водокачки,
или согласно «Nursing Mirror»,
наш тяжеловес Хамхарихор,
смело горничную снял себе,
чтобы ухаживать за ней везде.
Ух, что она смогла вытворять!
Он Девичник смог потерять.
Ему за себя не надо краснеть
старый философ будет мудреть,
чтоб засунуть в неё свой конец,
он суть зверинца, наш самец.

Господа, Биллинг и Компания,
как Ноев ковчег очень старая.
У памятника Веллинтону
он сцепился не по закону,
его подставил какой-то мудак,
суд назначил смерть, вот так!
Жалость связали с рвотой
к его невинным сиротам,
семь бед, один ответ,
дали ему шесть лет.
Его законная жена сберегла,
её бодрость слухами обросла.
Самые большие слухи,
которые слыхали вы.
Сеудоданство! Анонимы!
Властвуйте! Замороженные!
Вот торговля будет свободной,
а собрание станет народным,
смеяться над сыном храбрым
поголовно будут скандинавы.
Его похороним в Оксманстауне
рядом с дьяволом и датчанами.
Глухонемых все сторонятся,
даже вся королевская конница
и конечно вся датская рать,
Шалтая-Болтая хочет прогнать.
Заклинания нет и потому,
в Коннахте, или в аду,
человека легко умертвить!
Кто может Каина воскресить?

«Три кварка для мастера Марка,
у него есть одна только барка.»
Об этом в небе кричала чайка,
летая у Палмерстон парка.
Увидев этот шум и гам,
орал на неё он без рубашки,
охотясь в одних штанах,
за этой пёстрой пташкой.
Эй, Марк, ты паранойя,
старый, петух. Банзай!
Будто из ковчега Ноя,
вылетел один негодяй.
Дичь улетела, махнула хвостом.
Женись, найди себе любимую,
как деньги заработаешь потом,
тогда и марку сохранишь свою.