Влад Бурцев - Бездны и Высоты. Поэтический нарратив о жизни и любви. Тери. Грустная повесть о собаке

Под монотонный стук колес
Звенит в пустом стакане ложка.
Вот часть России за окном
Так сиротлива и неброска.
Сменяя зелень стройных елей,
Мелькнет заброшенный погост.
У вымирающей деревни
Последний, видимо, форпост.

Дома убогие, сараи
И шифер крыш, поросший мхом,
В глазницах окон тень печали,
Березы машут вороньем.

Безлико, серо и уныло,
Все безысходность и тоска.
Ведать, Россия пережила
Свои великие века.

Пейзаж безрадостный наводит
На мысли грустные вдвойне:
Куда моя страна уходит,
Непобежденная в войне?

Могучий исполин — Россия
Питалась соком деревень,
Но вот и их иссякла сила,
Колосс остался без корней.

Дух угасает. Сердце жжет
Сермяжная, хоть горько, правда,
Что вымирает наш народ,
Уйдет величие в преданье.

Все чаще речь иных слышна.
Мы станем новым Вавилоном.
И рвется в лоскуты страна
Под чуждым мировым законом.

«Умом Россию не понять».
В гроб собственный мы гвозди били.
Кому же нам теперь пенять,
Что мы Россию погубили.

Здесь запустенье, безнадега,
А там, в шальной столице пир.
И пьяной колеей дорога
Ведет деревню в «лучший мир».

Бесплодны жены и мужья,
Не породят на свет потомство.
Пожить мечтаем для себя
И в ком же ищем вероломство?

Живем мы как в последний раз,
А после стань все трын-травою.
Но к покосившимся крестам
Заросшей кто придет тропою?

Изнежены и хрупки орхидеи,
С тревогою взирают сквозь стекло
На мир, в котором снежные метели
Мазнут по черному — и траурно светло.

Вот так же для кого-то и Россия
Из-за окна тревожна и страшна.
Пугающая дерзкая стихия —
Загадочная русская душа.

Мы любим Осени задумчивую грусть,
Зимы покой и умиротворенье.
Весна — полет мечты, надежды — жизни суть.
И снова Осень, снова грусть, сомненья.

Поблекшей амальгамою Луна.
Гирляндой звезды меж нагих ветвей.
И вязкая ложится тишина
В оцепенение озябших тополей.

Там в сумраке сыром таинственного бора,
Где оборотни с лешими чудят,
Кроваво светит шапка мухомора,
Пожаром красит облака закат.

Глядятся в воду ивы у затона.
Волною у погибельных болот
Осока вздрогнет и замрет от стона ль,
От плача ль детского, который в глушь зовет.

Седеет в августе беспечный Иван-чай,
Ночная свежесть дышит звездопадом;
Пугает тишину собачий звонкий лай,
И обрывается, оставив ночь цикадам.

А за околицей стеной чертополох,
Пыль бездорожья облаком клубится.
Набат колоколов и позабытый Бог
Зовут покаяться и о душе молиться.

Лазурью красят небо васильки,
Фатою белою ромашковое поле.
Мир этот наш, и мы ему близки,
Своею плотью, кровью, страстью, болью.

А наше лихо дремлет в буреломе,
В холмах, лугах, шальном разливе рек.
Народ же наш все время на изломе
Эпох, веков, кровавых черных вех.

Как часто мы живем одним мгновеньем,
В которое вмещается вся жизнь.
Мир потрясти мы можем вдохновеньем
И на руинах вознести: «аминь»!

Открыты мы перед людьми и Богом,
А на миру, нам даже смерть красна.
Русь жертвенна, велика и убога.
И вечно ждет пришествия Христа.

Молюсь божественной Эрато,
Прелестной и капризной даме,
Молюсь. Когда душа распята
Я вижу смысл в суровой карме.

Чудесен мир, в нем много тайн.
Во всем творца незримый гений.
Неповторим восторг мгновений,
Когда срываем эту ткань.

Когда под зыбкою личиной,
Мы открываем естество.
Волшебно платье у любимой,
Но взгляд мой словно воровство

Того, что тщательно скрывает
От любопытных дерзких глаз,
Что грезы нежные питает,
Что сна лишает в поздний час.

Я поклоняюсь ей за то,
Что мне дарует счастье видеть,
Любить, терпеть и ненавидеть,
И право взяться за перо.

Прозябать, не зная рая,
Обреченный навсегда,
Вдруг узнал я, есть другая,
Не безгрешная стезя.

Мне открылись горизонты
Неизведанной земли —
Эти бездны и высоты
Оглушительной любви.