Анатолий Юнна - В окопе дней. Избранное

Трамвай, и память до сих пор
Хранит картины очевидца:
Звонок, подножка, разговор,
А в голове событья, лица.

Как были молоды тогда,
И в сердце грусть, не зная меры,
Любовь не строит города
Для одиночества и веры.

А ветер, фонарём звеня,
Невольно улицу качает,
Трамваи ходят без меня,
И их никто не замечает.

В мире простоты и небесных грёз
Были я, и ты, и букет мимоз.
Где природы твердь, только у святых,
Жаль, что жизнь и смерть и для чувств земных.
Поезд, проводник: седина ужé,
А под чай «Пикник» – и слова в душе:
Встретим новый день памятью в ночи,
Шаль накинь на тень и молчи, молчи…
В мире простоты и небесных грёз
Снова я и ты, не считая слёз.

И с неба падала зима [2] Совпадение слов «С неба падает зима» в работе Фриды Бервальд и песнях Андерсена и Татьяны Терещенко показывает универсальность творческого процесса и наличие единого пространства поэтического вдохновения. ,
Как Божья манна ледяная,
На души и на их дома,
Сердца и чувства освежая.

Но холодели облака
Твоей надежды вдохновенной,
И только нежная рука
Хранила твердь любви нетленной.

Промчались годы-терема,
Но жизнь не зря зовут игрою…
Вновь с неба падает зима,
Ликуя вместе с сединою.

А потом – потоп, проще никогда,
Не обидеть чтоб, талая вода
Льётся день за днём, с верой или без,
Да гори огнём всё, лишь Божий крест
Знает этот грех: видно, оттого
Кто-то любит всех, кто-то – никого.

– Ладно, позвоню, дел невпроворот…
Черти на корню прячут к счастью брод,
Солнце бабье, грязь, первый снег в пути,
Просит в сотый раз у судьбы: впусти,
Душу не томи, в горле словно ком.

– Не сейчас, пойми, как-нибудь потом…
Может, плюнуть в суть: мол, убит поэт
На дуэли в грудь, стоило ли, нет?
Если не погиб, улетел и рад,
Пассажиром VIP за терпеньем в ад.

Правду хочешь, что ж: в ожиданье весь
Кончился как дождь, отменён как рейс,
Но должна ты знать, хоть любовь – беда,
Буду даже ждать после никогда.

Любовные кулисы –
Они всю правду прячут,
Тут даже жёны-лисы
Навзрыд порою плачут.

Здесь с Богом одиноки,
Судить терпенье нам ли…
Тут исповеди соки,
И до последней капли.

Когда в любви – досадно,
Взывает год уж третий:
Не на виду – и ладно,
Зато есть деньги, дети.

А бьёт – так очень редко,
Сама же виновата:
Не каждый день конфетка
Средь бытового ада.

Любовницы – и что же,
Мужицкая стихия…
Куда ж ещё моложе –
Статья, педофилия.

Готовила, кормила,
В постель всё на подносе,
Я б всё ему простила,
Так он: «Не в той ты позе».

А в той такое скажет:
«Откуда научилась?»
Да кулаками машет,
Интим уже не милость.

Всё было между нами
Немыслимо, похлеще…
Своими именами
Назвать бы эти вещи.

Кулисы мои, братцы,
Ведь в вас моя лишь воля,
Такое моё счастье,
Вернее, бабья доля.

А слёзы льют горстями…
Иду, любимый, рада!
Цветы перед гостями,
Всё же Восьмое марта.

Столько женщин, похожих на Авдотью, поверьте,
Время – доктор хороший, оно лечит до смерти.
Что ж ты горюшко кружишь – треуголка судьбина,
Похоронкой на мужа, а потом и на сына.
Вся война – сгусток соли, не от слёз, но до капли,
Словно раб в русском поле, что там женское, бабье…
Мужичок был захожий, что достался от Людки,
Но ушёл, как прохожий, не дождавшись малютки,
Но и тот погиб вскоре от земного коварства,
А вино, если горе, – это тоже лекарство.
Время – доктор хороший: суета, греховодье,
Боже правый, за что же это счастье Авдотье.

Дождь кончился давно, но в луже
Он пребывал от чувств хмельной,
Потом уже стоял под душем
В чужой квартире небольшой,
Где представлял себе одеяло,
Как облако в мечтах своих,
Чтоб загорелся цветом алым
Мир грёз, рождённый для двоих.
Ночь кончилась, и вот в рассвете,
В надежде продлевая даль,
Он шёл счастливый по планете,
Не зная правды всей, а жаль…