Павел Алешин: Тихий свет. Книга стихов

если эти цветы лелеять беззаветную нежность

ибо весна всегда беззаветная нежность

но пока мы не в этом саду

мне хотелось бы

я надеюсь и верю

что даже в самую темную ночь

весна всегда милосердие света

Пел я князьям хвалу,

пел я князьям хулу,

пел я о битвах ужасных.

Но найду ли теперь слова,

чтобы нежности синева

в звоне струн разлилась согласных?

В песни теперь заплету

безмятежную красоту

тихого озера Неро,

да лесов-то глухих глубину,

да степей-то лихих желтизну,

да дуновение новой веры.

Я ли, велесов внук,

не расслышу гибели звук,

что жизнью новою засияла?

тою, которой не ведали мы,

тою, которой не страшны тьмы,

тою, которая свет обещала.

Прежде песни я пел иначе,

прежде пел я про буйную удаль,

прежде соколом в небо взмывал я

и бросался в кровавые битвы.

Ныне песни спою иначе,

ныне силу пою смиренья,

соловьем на заре замирая,

провожая в дорогу звезды.

Белый лебедь судьбу свою знает,

белый агнец к отцу вернется,

черный волк их изведает крови,

но бесследно во мраке сгинет.

Будет грубый вовеки проклят,

будет нежный вовек прославлен,

ибо в грубости кроется слабость,

ибо в нежности кроется сила.

Какое безмолвие белое, Господи,

какой свет милосердный звезд —

если бы все понимали, что они милосердны,

если бы видели все – по-настоящему – это смиренное озеро,

эту кротость глубокую, окруженную хмурым лесом.

Только озеро светится

светом ответным,

одинокое, как душа моя.

Ночь, и предчувствую ночь я свою.

Отчего же

в свете ответном

в том свете ответном

мне чудится белый город?

Какой безмолвие белое,

какой милосердный свет.

Я на самом западе солнца,

светит мне мой вечерний свет,

предо мною река, но ее мне не пересечь.

Отчего же плачу и улыбаюсь,

отчего же и горечь, и радость в сердце?

А река – не река: это слезы мои текут.

Вот заходит над степью солнце,

все окрасив багряным светом —

цвета крови, я знаю, моей.

Не увижу я больше солнце,

но и самою темною ночью

свете тихий – всегда – со мной.

Не должно колос еще не созревший срезать

и лозу молодую – плодов обещание добрых.

Недолжное не должно случаться,

но это случилось.

Недолжное не должно повторяться,

недолжное не должно повторяться,

но снова и снова земле русской плакать —

это ль сила великая великого князя?

Недолжное не должно повторяться.

– Плачу я и рыдаю,

плачу,

рыдаю.

Где речи твои, возлюбленный брат мой,

где тихие твои наставленья?

Плачу я и рыдаю.

Ты видишь из райского сада? – нет, не река это, это слезы мои текут.

Случилось то, что случилось.

И только река течет —

бесконечная память, смиренье и кротость.

Эта молодая женщина с тысячелетней печалью в глазах могла бы быть прекрасной,

но ее белое снежное платье изодрано, ее кожа измазана сажей, ее волосы посыпаны пеплом войны,

на всем ее теле – следы ударов, оставленных ее хозяевами

(ударов – таких же, какие часто можно было видеть на спинах крепостных),

и она идет, одинокая, через ад, через все круги его, и нет у нее Вергилия, который мог бы помочь.

Но она идет и идет, безмолвно плача, и видит вокруг своих мучителей, чей облик уже не отличим от облика демонов, которые мучают их.

И страшно идти ей, но она знает, что нужно идти до конца, что нужно сначала увидеть того, последнего,

того, самого ничтожного, кто посыпал волосы ее кровавым пеплом войны,

чтобы убедиться, что он здесь, что он навсегда останется здесь.

И только тогда она сможет расплакаться так, как никогда прежде.

И только тогда она сможет по-настоящему освободиться.

И только тогда она сможет больше не бояться за своих родных.

И только тогда она сможет прийти туда, где сладостно светит сапфировый свет надежды.

Там, на западе солнца, там, где своими руками мы сеем смерть,

там, сейчас, Господи, светит твой тихий свет —

там, на западе солнца, там, где сражаются, боятся, помогают другу другу, надеются, умирают,