Геннадий Симаньков - Полёт в Эдем

«Гру́сти глубину измерю, —
Говорила мне беда, —
В сотый раз тебя проверю
Либо брошу навсегда,

В пыль сотру путей отвагу,
Честь, порядочность, любовь,
Заостряя болью шпагу,
Буду бить я вновь и вновь.

Сердце в мрамор превратится,
И когда иссякнешь ты,
Упорхну, как ястреб-птица,
Что приходит с высоты».

Захватив за чуб опасность
(Глупость слушать я не мог),
Забывая скуку властно,
Поволо́к зло за порог.

У апостольской ограды,
Там, где ангел сторожит,
С неиспользованным ядом
Это чудище лежит.

Добр Господь, но трусов судит,
У свечи огня ответ.
Храбрый тот, кто не забудет
Силу духа, веры свет.

«Что за слово это – Вера?» —
Я спросил у инженера.
Тот поморщился немного,
Говорит: «Видать, дорога,
По которой нам скитаться,
Чтобы честными остаться».

«Что за слово – Вера?» – снова
Я спросил у постового.
Тот, махая важно палкой,
С непокладистой смекалкой
Мне сказал: «Беду низложит,
Выжить мёртвому поможет,
Не водя тебя по кругу,
Станет настоящим дру́гом!»

«Что за Вера? Нет секрета! —
Вдруг ответили мне дети. —
Это как в степи цветочек,
Реки чутких синих строчек,
Счастье тех, кого сближает,
День спокойно провожает,
Разжигает чести пламя,
Никого собой не ранит.
В ней свобод души премьеры,
Постовые, инженеры,
Две подруги кроткой Веры —
Надя, Люба, чувство меры».

Зёрна в землю лягут, вылезут побеги.
От забот уставший, спрыгну я с телеги,
Охвачу колосья, прижимая жадно.
Ввысь душа стремится глубоко и складно.

В облаках на небе распластались перья.
Просит свежей рифмы сочных букв конвейер.
Скорби и печали потерялись в прошлом.
Что святым осталось, то не будет пошлым.

Млечный Путь раскинул тропы во Вселенной.
На Земле столетье – бездны клик мгновенный.
Я смотрю, планеты катятся по своду.
Пахнет чем-то чистым – верой и свободой.

Плуг мой знают степи, песни помнит вечер.
Как домой – улыбки, хлеб и соль да свечи.
Кто горит, как лампа, век не станет хилым.
Счастье – это верность, поцелуи милой.

Конь не ест сегодня сено.
Я, уставший и больной,
Обхвати́в в руках поленья,
По́ двору иду домой.

Самолёт гудит под небом,
Оставляя полосу́.
Накормлю коня я хлебом,
Гребнем причешу косу́,

Запрягу тихонько в сани,
Чтоб не видела жена,
Побегут леса с лугами —
Пасторали сторона.

Я запрыгну с медной крыши к месяцу на нож,
Ни любви, ни славы в мире даром не возьмёшь.
Закачаемся безгрешно, горние рабы.
Серп, как утро, раствори́тся посреди орбит.

В новый вечер боязли́во станем освещать
Все леса, луга и нивы – Божью благодать.
Будем вместе мы мантырить [1] Управлять. смачной тишиной.
Вскоре друг небесной сферы вырастет луной.

Я печалиться не стану и захохочу…
На Селены сеньорию гостем заскачу.
В сердце рай, триумф и трепет, жёлты тополя.
Месяц, что казался малым, лезет по щелям.

Побежишь в косынке алой к речке за водой,
Спрыгну с высоты усталый в степь с росы слюдой.
Без любимой час – столетье, звёзды как песок.
Счастье – дом, жена и дети да земли кусок!

Затихло лето синеокое,
Птиц днём тянувшее к манку.
Ручьи дождя гурьбою мокрою
Устали литься по суку́

Торчащего на поле дерева
Прошедшей юности ветров.
Меня, от жизни оголтелого,
Втянула ночь в планет метро.

Во тьме шоссе, как швы обочины,
Луна, что с кратера дырой,
А звёзды Марсом так заточены,
Как полчища больших воров.

Корявый ствол, корнями впитанный,
Обременённый простотой,
Похож на властелина с битою,
Радушных во́ронов постой.

Прижаться б мокрою залысиной,
Послушать, как течёт в нём сок,
Затем, сорвавшись в бег немыслимый,
Стремительный свершить бросок,