Михаил Смирнов - С рифмой по жизни (сборник)

Для окольцованных, застолье,
Есть шаг туда, где сушат порох,
Отведав лишь горбушку с солью,
Они съедят два пуда в ссорах.

Женщина с мужем вышла на битву,
Режет не хуже, лезвия бритвы.
Вместо Gilletta, отточен язык,
Нет пистолета? Сдавайся, мужик!

Как хочется проникнуть в суть вещей,
наполниться экстазом новых знаний,
но мать-природа гонит нас взашей,
и надо думать, не без оснований.

Зайдёшь на часок нагулять аппетит,
а там не заметишь, как три пролетит.

Хранить секреты в одиночку,
не могут женщины и ночку,
они хранят их сообща,
в «большой кастрюле для борща».

Стихов лечебную микстуру,
Пью, повышая градус дня,
Ищу изюминку в текстуре,
Что бы съесть ее, как тля.

Сорока, стреко́ча, строчит сорочатам,
сто сорок сорочек, себе сапоги,
сложила, смотала сиреневым скотчем,
судачит с совою: – стопу стереги.
Стучит соловью стенограмму сова:
– Сто сорок сорочек сшила сама.
Соседям свистит соловей сверху срочно:
– Сова стопудово сидит средь сорочек,
спортивный сезон в Сочи стал супермодным,
сорочки скупаются сотнями сходно.

Кузнец ковал клинок казацкий,
Крестил кувалдой кое-как,
Картинно кисть крутил, казалось,
Купал, как кум коня, казак.
Крошил клинком кочан капусты,
Казак кубанский Кочубей,
Кузнец краснел, кипел, как кактус:
– «Клинок купил кому Кощей?»
– «Клинок, как конь, кузнец-кудесник,
красив, капризен, крутобок,
клянусь, клинок кому-то крестник,
колет камень, как клубок».

Шила шиншилла Шанели шинель,
Шорты шикарные шила,
Штопал штаны у Шумахера шмель,
Шлёпая шустренько шилом.
Шёлк на шеврон, шевиот и шагрень,
Шарф шерстяной из Шампани,
В шкаф шифанерный швырнула Шанель,
Шмотки шиншилле шаманить.
Шесть шестерёнок шарашили шар,
Шины широкие шкуря,
Штопал Шумахеру шесть шаровар,
Шмель по шор-треку шуруя.

Нетрезвый провизор Трезора узрел,
Трезор озверел, провизо́р протрезвел.

Льются звуки тарантеллы
От Босфора с Дарданеллой,
И до створа Гибралтар,
Правит балом хор гитар.

С катапульты салют – удар по простате,
парашют, карауля, к нему шли солдаты.
Крючок спусковой и зрачок автомата,
щурит очко от испуга простата.

Разгоняй ветер палые листья,
Оголяй руки белых берёз,
Я сегодня тверёз и неистов,
И хотел бы влюбиться всерьёз.
Пусть весна моя канула в лету,
Осень поздняя, словно зима,
Я к тебе, дорогая, приеду,
Лишь бы ждала меня ты сама.
Мы не будем скупыми в желаньях,
И пусть сердце при встрече стучит,
Воды катит речушка с названьем,
Что в ушах, словно песня звучит.
Разгоняй ветер палые листья,
По просторам озябшей души,
Помаши мне рябиновой кистью,
Наши годы ещё не ушли.
Ветер злато осеннее чистит,
Оголяя леса и сады,
Он порывист, как я, и неистов,
Только холоден в осень, как ты.

Пусть все парки, сады опустели,
Манит дальше крутой поворот,
Мы быть ближе весной не сумели,
Осень поздняя сблизит вот-вот.

Отраженья скалились угрюмо
В мокнущем асфальте сероватом.
Дождь был прост. Развязан. – Без костюма!
Шлёпал по-октябрьски пенной ватой!
Дождь был пьян. И сквернословил длинно
В водостоках булькающим эхом.
И хватал за плечи – ярый, сильный –
Двух старушек в уличных прорехах.
А потом, с похмелья, мокрой лапой
Тёр виски и пыжился степенно.
Дождь уснул. И дальним лёгким храпом
Гром сдувал октябрьскую пену.

Скалились в асфальте сероватом,
Отраженья мокрого костюма,
Шлёпал дождь по улице приватно,
Каплями большими, на полдюйма.
Был я пьян и сквернословил длинно,
В водостоке дождь ответил смехом,
Плечи, как в кино хватал невинно,
И катился вдаль похмельным эхом.
А потом, зевая, потянулся,
Будто бы, посвистывая, с храпом,
Это ранний гром весной проснулся,
Подгоняя дождь когтистой лапой.