Александр Димитриев - Возвращение. Избранное. 2-е издание

Зачем не приходят вёсны,
а ветер и снег опять?
Зачем оглянулся вспять,
как будто ещё не поздно?..

Погадай на свечах, погадай!
По-простому, по-русски, как прежде.
Просто так. И, быть может, невежде
в декабре вновь увидится май.
Погадай на свечах, погадай!..

Только в пламени-струйках свечей
вижу нежное, милое – то же,
возвратить что никто уж не может,
как надежды бессонных ночей.
То лишь видится в струйках свечей.

И шурша, тает медленно воск,
подтекая, как будто бы плачет.
Кто поведает, что это значит,
почему снова бредит мой мозг?
Просто сердце как смёрзшийся воск.

Потуши фитилёк, потуши.
Не судьба то, а дым да огарки.
Не узнать нам, какие подарки
завтра ждут. Любопытство глуши.
Потуши фитилёк, потуши.

Не гадай на свечах, не гадай!
Это, право, пустое занятье.
И не стану свечам доверять я
даже сердца погашенный май.
Не гадай на свечах, не гадай!

По дорогам мотаться,
глотать подколёсную пыль,
мерять землю шагами,
с обочин гонять вороньё
и в российских сказаньях
отыскивать русскую быль —
это жадная радость,
насущное счастье моё.
Житель мирной земли,
я потомок и крестник дорог,
что бинтами опутали
шрамы минувшей войны,
никогда не предавший
и пары написанных строк,
и с себя на друзей
никогда не сваливший вины.
Одного лишь страшусь,
что когда-то устало кренясь
на одной из дорог,
перемытой внезапной грозой,
я увижу не более,
чем скользкую, липкую грязь,
и глаза огрубеют
под высохшей тут же слезой.

Не холоден и не жгуч
проснувшийся солнца луч
снежинок лизнул узор.
И после февральских стуж
сосулек и первых луж
послушать решил разговор.

А там уж с ветвей капель
доносит весенний хмель
спросонок сквозь лес белесый.
Но даже промокнуть риск
не трогает солнечный диск:
смеётся он – вот повеса!

И пусть он всё ниже, ниже,
за просекой паклей рыжей
заделать успел прореху.
А ножик лучей-улыбок
у сосен и тонких липок
строгает лучинки смеха.

Прорезаясь сквозь мир, словно первый младенческий крик,
неожидан и жданный, средь радости, боли и склоки,
новой каплей в стакан незаметный срывается миг,
бесконечный как жизнь, точно с перьев набухшие строки.

Часть всего и ничто, прост и мудр, ты как с пальцев вода,
осязаем в делах, сам останешься неосязаем.
Мы творим тебя, миг, мы творим из мгновений года
и останемся в них, и уйдём, а в какой – не узнаем.
Ты начало всего, что сбылось, да и что не сбылось,
сквозь любовь, кровь и пот, и простое нечаянно.
Ты один – навсегда и один как всегда «на авось».
Просто случай. Лишь жизнь.
Но живём-то ведь мы не случайно.

Теперь уж опять до утра,
и шелест то ясно, то глуше…
Спит детство большого двора
бумажным журавликом в луже.

А время разводит мосты,
дождь лижет оконные стёкла.
И точно я с городом, ты
наверное с кем-то промокла.

(В Эрмитаже)

…Когда бы не богами были люди,
они богинь не создали б себе,
а в святости и в вере – не в судьбе —
самих себя, что было и что будет.

Любовь и материнство от природы
питают жизнь – здесь истина проста.
О Женщина, сошедшая с холста,
Ты чрез века, культуры и народы
пленишь и очаруешь…

Ранний, застенчивый, розовый
лезет в рукав мороз.
В заспанной роще берёзовой
запах твоих волос.

Между стволами белёсыми
вьётся табачный дым.
Там, средь кустов, над откосами
тают твои следы.

Белка с подбитой лапкою
спрыгнет на листьев медь.
где-то ты бродишь, зябкая,
руки стараясь согреть.

Где ты? Тебе не холодно?
Неба в ручье коснусь.
Ты опускаешь голову,
пряча в улыбке грусть.

Птаха какая-то, цокая,
будит рассветную тишь.
Близкая ты и далёкая.
Нет тебя здесь. Ты спишь.

(В секционной)

От неё никуда не деться —
здесь живых обесчестила голь:
на столе распласталось детство,
в кулачки взяв последнюю боль,
в пенках губ своих стиснув жалость, —
их живее журчит тишина…
Сердце снова беспомощно сжалось:
я её пережил, а она —
умерла…