Александр Трешкур - Из третьих рук

руку ладонью кверху
он на траву положит –
явится лягушонок,
(этакий воин света,
хоть и испачкан сажей)
скажет ему с улыбкой:
«что тебе нужно, детка?
сделаю всё, что скажешь!»

кто они, кого нет?
кто в лесу? – кого нет.
на войне кого нет?
ни к чему им вино
из воды: на весу
свою жажду они
как надежду несут.
поднимайся на дно
или в небо гони –
кто они?.. их огни
там, где кончился свет

ноябрь: задушенные лужи,
с ушеносами носоуши
гуляют, головы прикрыв –
сегодня голодно и сыро…
вороне посылает сыр ОН
за неимением икры

спят у острова на вые
две реки. городовые
и бродячие собаки
охраняют их покой.
в петербурге или праге
на песке лежат коряги,
будто буквы на бумаге.
ты погладишь их рукой –
и к полудню ветер бросит
зёрна зрячие в траву,
и у облака попросит
бубен в долг железавут

петух, собака, кот,
лошадка – и над ними
парит, как ангел, тот,
кто музыку отнимет.
но воздух прополоть
сумеет брат за брата,
и станет звуков плоть
за всё ему наградой

под фиолетовой водой,
куда, круги опустошая,
тарелки с рыбною едой
уносят, где ещё рожая,
уже хоронят, хороши,
как сладкопевцы при давиде,
все эти змеи: ядовитей
иных, хоть и на вид – ужи

проскакали по площади кони –
съел орехи и мёд непомук.
александр улыбнулся симоне,
и ответила дева ему.
на свирели сыграла сибилла –
свод небесный на город упал,
и оконные стёкла побило,
и смеялся над этим ваал

с пиявкой под руку улитка
выходит из дому калитку
не закрывая кровь течёт
из тела в тело но в зачёт
пойдёт едва ли это травы
на завтрак пробуют отраву
и погибают принц лягушку
сажает задом на подушку
целует скользкую взасос
и никаких метаморфоз
зачем он здесь какую пищу
дарует бедному уму
сей вид он хуже пепелища
да и не нужен никому
но принц дрожит желая чуда
хоть чудо сам и только так
он говорит приду откуда
не ждали ибо сто итак
ждут одиссеев пенелопы
огнём пугают женихов
в кастрюли мочатся холопы
плодят таланты дураков
так что ж других забав не зная
рукой единственной взмахну
и превратится в дождь даная
когда приблизится к окну

острым взором отрезая
птице лишнее крыло,
крепко тень держал исайя –
пальцы у него свело.
но теперь живёт пехота
даже посреди болот,
и летать ей не охота:
пехотинец – не пилот

с фаустом некий бес – плотный дух
беседует весьма оживлённо.
близится ночь. тополиный пух
щекочет ноздри. пахнет палёной
травой. внезапно они
умолкают: во двор въезжает
в колымаге (господь, храни
негодяев!) одна из шаек.
стёкла бьют, превращая в пыль,
но при том никого не ранят.
атаман их – больной бобыль
говорит игуане анне:
«эй, красавица! голова
у тебя холодна на ощупь.
за тебя мне отдаст лаван
дочерей, их служанок, рощу.
всё отдаст, что ему скажу:
иудей, почитай, не эллин»…
расшутился дворовый шут,
но все шутки его смертельны…
духота на дворе. жара.
жир стекает с деревьев чёрных.
долгожданный рефрижера –
тор, хотя он и бог упорный,
не спасёт – не всесилен он.
воздух плавится, бес-заика
из души извлекает стон –
он владеет лишь им и криком:
остальное сидит сильней,
и забрать не позволит фауст…
солнце всходит. уснул эней.
в ад спускается микки-маус

мы с тобой когда-то были,
но теперь без нас одна
в мягких тапочках из пыли
ходит-бродит тишина

летит башмачкин в колеснице –
не человек уже, но дух.
он молод. он играет с птицей –
один такой он стоит двух.
за ним тираннозавр в шинели
и пёс в жилетке меховой…
снег упадает еле-еле,
чтоб умереть на мостовой

собака бедная собака
большая белая собака
больная беглая собака
из воздуха воды и глины
из камня из песка и праха
невидима наполовину
зато она умеет плакать