Александр Трешкур - Placita

означенный наместник бога блох,
смотритель бывший ножек их и ручек,
их ненасытных ртов – не так уж плох:
когда летел в поток с отвесной кручи,
внезапно понял он, что местный рай
текуч, подвижен – выход был им найден,
ведь птицы, упорхнувшие с пера
чернильного, поют любой монаде

покой щадят цепные псы
(один на семерых)
близ обездвиженной осы
садовый клоп задрых
свирепым мухам (под ружьё
поставлен миллион)
мундиры новые сошьёт
сентябрь (сумеет он)

пойдёшь от воздуха дневного
к тому что пляшет в темноте
и у него попросишь слово
и не получишь видно те
кто был молчаньем нанят служат
ему теперь не за гроши
и всё что начато снаружи
внутри сумеют завершить

завоет тьма и свет заплачет
с ума сойдут моря и горы
и выйдет бог одетый в плащик
потёртый тут же разговоры
начнутся кто зачем откуда
как быть с поэтами с жидами
и прочими… такую удаль
какой уже не ожидали
покажут те а с ними эти…
захочешь умереть не сможешь
поскольку и отцы и дети
теперь бессмертны и без кожи

окно открыто… несколько минут
он не даёт опомниться данае
но сколько быть ему осталось тут
не знает сам да и никто не знает
что ж он запомнит муки двойника
сирень и то как ненормальный ангел
чуть больше птахи неизвестно как
сюда попавший ихор пил из ранки

и плохому рад
на углу стола
где и брат не брат
и его стрела
не стрела совсем
да и нож не нож
спит змея в овсе
будто в правде ложь
я нашёл тебя
ум случайный мой
ближний хлеб любя
мы пойдём домой
там кругом вода
из речных болот
тянет там слова
из неслов урод
он кричит как зверь
что огнём облит
у него теперь
голова болит

господи за что мне это
превратился сахар в соль
на войну ушла бабетта
и один остался поль
плачет зная что не гений
протрезвевший инвалид
не нальют ему без денег
хоть и голова болит

усатый чёрт залез на крышу
он видит всё, а я его
уже не вижу и не слышу.
земля уходит из-под ног:
она летит на юг, как птица,
но умирает, как оса,
и чёрт, отведав чечевицы,
на завтрак требует овса
и выбегает на поляну…
садится лес на табурет:
он ищет в воздухе изъяны,
и не находит, ибо нет
изъянов в воздухе молочном,
где из смертельного яйца
все божьи дочки и сыночки
его выходят без конца…

а там, где боль – уволь
иглу, а лучше – нож:
годится день любой
для выработки кож
нежнейших. продан пыл
всего-то за пятак,
хоть и бесценным был,
за то, что пел не в такт

его ловили долго – не поймали.
само пришло, как раненая птица,
и длилось, если только может длиться
ничто: иметь начало, середину,
конец, и знать, что это пониманье –
не враг тому, его уничтожая,
и что владеет неким матерьялом,
чтоб стать с ним вместе пустотой другою

стучится в дверь разлука
вечерняя. раб звуков,
бессовестный арап –