Александр Трешкур - Placita

и понял странник: неприступный город
на виденные раньше непохож
его создатель был рабом запорот
за скорбное бесчувствие ну что ж
отвергнув норы каменные греков
в дом из песка привёл его слуга
на входе трижды зло прокукарекал
подученный вороной попугай
предмет любой был в доме неподъёмен
как вечность… обречённая на слом
кончалась ночь лик странника был тёмен
он получил своё и поделом

свет гулко падает во тьму
но ночь прохлады не приносит
ум испаряется ему
не по плечу такая осень
под дудку нота местный бог
хоронит в высохшей канаве
расплавленных собачьих блох…
встань напои овец мой авель

тьма срослась со светом сонным
перепутались все тени
восхищается долдоном
безъязыкий на измене
в небывалом этом парке
греются на солнце музы
продают бессмертье парки
башковитые арбузы
думают о дынях кролик
уж и пара трясогузок
крепко спят наевшись соли:
о как мир забвенья узок

в платьице из марли
по реке мучнистой
едет юный карлик
в гости к трисмегисту
пободаться после
первого мороза…
засмеялся ослик
а баран заёрзал
а потом заблеял
в пароксизме лести
нынче ассамблея
хорошо им вместе
с ними брат иона
он в чужом жилище
без порток в кальсонах
смысл жизни ищет

это что ли половина
львиной доли? винной соли
шёлка шоколадный шёпот –
дыркой в сердце тишины!
не был грех ночной замолен –
и неважно, кто там в поле –
пень иль волк кричит от боли:
мало что ли дел иных?!

октябрь. деревья зацвели.
тепло пугает кабанов.
плывут по лесу корабли
на ужин к мертвецам. давно
живём мы сами по себе,
как птицы, дождь или трава…
старается осенний бес,
но он для боли староват

здесь солнце и вода
не ведают стыда
и мне неплохо тут
но завтра страшный суд

ложь потянется с синая,
а за ней вослед иная –
будто тени с потолка…
он не сделал и глотка,
он ещё наполнен болью
до краёв, и столбик соли
не остыл, но их река
не отпустит игрока…

купальщицы не покидали вод
курильщики дымили бестолково
стремился превзойти себя сезам
и было всё к бессмертию готово
когда он волю божьим дал слезам
и утонул в них… ныне арараты
сотворены иные… для кого? –
ведь нет ни почитателя ни брата

по заброшенной дороге
мимо зарослей тимьяна,
хоть и не пил, будто пьяный,
старый чёрт идёт безрогий.
он познал сегодня счастье:
выйдя из-под власти слова,
разорвал его на части,
по-другому склеив снова

вверх на крышу – бодрым шагом
(бог его не съест,
и свинья не выдаст) – тяга
к перемене мест
непреодолима: быстро
и наверняка –
ведь прыжок не то, что выстрел,
не дрожит рука…

я на краю у бездны мрачной
стою – хороший да не свой,
и три полуночные мачты –
мои кресты над головой.
я не пойду к себе в коломну:
с друзьями мне уже не пить,
но тени путь в каменоломню
покажет шёлковая нить.
там сад – в нём статуй безголовых
с десяток: лебедь, рыболовы,
старик, две прачки и горбун.
там в небо лестница – иаков
стоит на ней: всю ночь проплакав,
он не коснулся божьих струн

птица смуглая, как итальянка,
не ходи ты на поле: гулянка
там идёт, но не люди совсем –
пляшут камни живые под дудку
тени, там на погибель рассудку
ездит червь-мозговик на овце

последней шёлковой зимой
по морю озеру реке
мы едем брат любимый мой
мы едем на одном коньке
ни облака на небе стих
вороний ветер ты не трусь
хоть мал конёк но нас двоих
сумеет выдержать клянусь

всё дождь да дождь в закрытое окно
стучится замерзающая муха
на кухне пьёт дешёвое вино
старик седой а может быть старуха…
вообразив себя чёрт знает кем
цареубийцей гамлетом поэтом
выходит из уборной манекен
он жалок но не ведает об этом

работы кончив земляные,
слова наденут воздух,
но у эха голоса иные –
и лопнет горнее сукно.
сосна, пожертвовав собою,
дыру, как надо, не зашьёт,
и ковш с июньскою водою
возьмёт на нужды огород