Вячеслав Камедин - Жил-был волшебник

Серые. Дымом и пеплом как будто бы.
С запада шли ошалелой рысцой.
С рванными сбруями, с копытами сбитыми.
Точно над местом, где шел смертный бой.

Точно над местом, где бой неоконченный,
Где их осколками вмиг посекло,
С нежною кожей коней и с ожогами
До белой кости на спине, до рубцов…

Прочь вы плетётесь, дождь здесь роняя.
Туда, где пожарищем земля не кровит.
Божия конница когда-то лихая,
Фыркает тише, громче хрипит…

Лицо разбито у него,
И сам он как-то несуразен:
В заплатах старое пальто,
Вид брюк нелеп и безобразен.

В худых туфлях полно воды
Осенних луж до спазма стылых.
От трудной длительной ходьбы
Теряет он остатки силы.

И всё ж улыбка на губах
Дрожит от внутреннего счастья:
Он видел знак на небесах,
Опровергающий ненастье.

Заговорить он был готов,
Поведать всем об этой были,
Но встретил средь друзей врагов,
За быль его те долго били.

Он говорил «спасибо» тем,
Кто кровь его стирал с ботинок,
И не обиженный ничем
Благословлял ушедших спины.

Он брёл по улицам сырым,
Всем встречным здравствовать желая,
Он шёл по улицам пустым,
Что встречных нет – не замечая.

Лишь ветер гнал листву и сор,
И дождь уныло с неба капал,
А он здоровался и шёл,
Шутил, смеялся, пел и плакал.

Лицо разбито у него,
И сам он как-то несуразен:
И грязнобелое крыло
В кровоподтёках от царапин…

Ко мне сегодня ночью фея прилетела,
как будто звёздочка от небосвода откололась.
Так неожиданно. Так оробел я.
Смущался и жалел, что сплю всегда я голый…

Она смеялась звонче всех росинок,
в которых, как на арфе, музицируют зори…
Мой плен из одеял звала покинуть,
и не журила вовсе за мой вид предсонный.

Я возбужден был… Ах, как мне было стыдно!
Но всё же обольщенье феи таково,
что тонны я одеял,
превозмогая робость,
скинул
и за руку ту хохотушку взял….

Луна-художница нас рисовала в поле,
прозрачными мазками выводила силуэт.
От радости я плакал, или оплакивал я горе,
что близок уж разлучный наш рассвет…

Проснулся в небывалой я печали….
Всё сон… Увы, то был лишь только сон…
Но!
На стене моей
в серебряной висела раме
картина, где мы были с ней вдвоем.

Рассвет уж близко, и наверно,
Уснуть мне нынче не дано.
И как бы не было прескверно,
Твержу, как заповедь, одно:

«Один, два, три, четыре, пять.
Я начинаю засыпать…».

Но дьяволы бессонной ночи
Упрямо в уши лезут мне;
И мозг от этого клокочет
И расплавляется в желе.

«Один, два, три, четыре, пять.
Перестаю я понимать…».

Устал от них я отбиваться.
Они же смотрят хохоча.
И глаз у каждого по двадцать!
Всю ночь ворочусь, как червяк…

«Один, два, три, четыре, пять.
Укрывшись, нечем ведь дышать…».

За что ниспосланы мне муки?
Уже скрипят, слезясь, глаза.
А эти маленькие злюки
Всё смотрят, смотрят на меня.

«Один, два, три, четыре, пять.
Видать, пора… уже вставать…».

О чем грустишь ты, ива, над рекою?
Склонила голову и, в воду пряди опустив,
не замечаешь солнце золотое,
как в облаках купаются стрижи,

как голубое небо с ветром в споре
игривом в вышине пушит,
ленивый кот на стареньком заборе
со стрекозою сказку говорит.

– Я не грущу. Я загляделась в воды.
Увидела в них мир такой же, как и наш —
в том мире ива на меня похожа…
и как смешно в её распущенных власах
запутались случайно облака….

….когда смычок касается струны
и тишина вдруг обретает силу звука —
нет, то не кажется, на самом деле,
откликается из древней глубины
акт сотворения Вселенной,
ведь каждый атом – камертон у Демиурга!

Творил Вселенную Создатель-музыкант,
Он наделял вибрацией частицы,
в созвучии, в гармонию космического лада
Он слагал,
созвездия, галактики, планеты и… тебя
мелодией божественной замыслив.