Александр Городницкий - Стихи и песни (сборник)

Я – маршал, посылающий на бой
Своих ушастых стриженых мальчишек.
Идут сейчас веселою гурьбой,
А завтра станут памятников тише.
В огонь полки гоню перед собой
Я – маршал, посылающий на бой.

Я славою отмечен с давних пор,
Уже воспеты все мои деянья.
Но снится мне зазубренный топор,
И красное мне снится одеянье,
И обелисков каменная твердь.
Я – маршал, посылающий на смерть.

Пока в гостях бахвалится жена,
Один бреду я по своим хоромам,
И звякают негромко ордена
Неугомонным звоном похоронным,
И заглушить его мне не суметь.
Я – маршал, посылающий на смерть.

Не знающему робости в боях,
Немало раз пришлось мне нюхать порох.
Но странный я испытываю страх
В пустых соборах и на школьных сборах.
И объяснить его мне не суметь.
Я – маршал, посылающий на смерть.

И победить его мне не суметь.
Я – маршал, посылающий на смерть.
И мне не крикнуть совести: «Не сметь!»
Я – маршал, посылающий на смерть.

Без дерева высохшей веткой,
При солнечном свете страшна,
В салопе, затертом и ветхом
Бредет тротуаром она.
Плывет привиденье дневное
По улицам мимо ворот,
И шепот ползет за спиною:
Любовница Блока идет.

В могиле своей одинокой
Лежит он – чужой и ничей.
Ни прибыли нету, ни прока
От тех позабытых ночей.
С болонкою лысой и старой,
Из года бессмертная в год,
Пугая влюбленные пары,
Любовница Блока идет.

Летит над землею горбатой
Военных угроз дребедень.
Наш век беспокойный двадцатый
Клонится к закату, как день.
Разгул революций неистов,
Ракеты уходят в полет.
Под звонкое кваканье твиста
Любовница Блока идет.

Идет через воду людскую,
Идет по любимым гробам,
И серые губы тоскуют
По мертвым и чистым губам.
И, новых грехов отпущенье
Даруя другим наперед,
Навстречу земному вращенью
Любовница Блока идет.

Наших пыльных дворов мечтатели,
Вспоминаю вас я,
По игре в футбол – неприятели
И по партам – друзья.
Но не знаю я тем не менее,
От каких же шагов
Начинается разделение
На друзей и врагов.

Все мальчишками были близки мы —
По плечу и на «ты».
Под гранитными обелисками
Догорают цветы…
Что же ты, мое поколение,
Не сносило голов?
Опоздало ты с разделением
На друзей и врагов!

А зелененький шарик крутится,
Молодым не до сна
А на улице вновь распутицу
Затевает весна.
Обнажают реки весенние
Рубежи берегов.
Начинается разделение
На друзей и врагов.

Лежат поэты на холмах пустынных,
И непонятно, в чем же корень зла,
Что в поединке уцелел Мартынов,
И что судьба Дантеса сберегла?

Что, сколько раз ни приходилось биться,
Как ни была рука его тверда,
Не смог поэт ни разу стать убийцей,
И оставался жертвою всегда?

Неясно, почему? Не потому ли,
Что был им непривычен пистолет?
Но бил со смехом Пушкин пулю в пулю,
Туза навскидку пробивал корнет.

Причина здесь не в шансах перевеса, —
Была вперед предрешена беда:
Когда бы Пушкин застрелил Дантеса,
Как жить ему и как писать тогда?

Так зажигают в доме свет,
Придя под утро, рано,
Когда забрезживший рассвет
Сентябрь вставляет в раму,
И остается за плечом
Полет автомобильный,
И желтым комнатным лучом
Бокал наполнен пыльный.
Так зажигают в доме свет,
Когда в саду снаружи
Рябины тоненький скелет
Ненастьем обнаружен.
С плаща в передней натекло,
И глина на ботинках.
Ложится осень на стекло
Переводной картинкой.
Так зажигают в доме свет,
Придя домой с работы.
И знаешь: никого здесь нет,
А все же ждешь кого-то.
И канет в черное стекло
Все то, что сердце кружит.
И вновь покажется: светло
Внутри, а не снаружи.

А над Москвою небо невесомое,
В снегу деревья с головы до пят,
И у Ваганькова трамваи сонные,
Как лошади усталые, стоят.

Встречаемый сварливою соседкою,
Вхожу к тебе, досаду затая.
Мне не гнездом покажется, а клеткою
Несолнечная комната твоя.