Отдыхающие начали заходить в амфитеатр. На сцене стояла странная огромная голографическая статуя, похожая то ли на женщину, которая зовет своих детей, то ли на волчицу, которая, скорчившись от боли, обратилась к луне. Статуя издала мощнейший вопль. Зрители несколько минут оставались на своих местах, а затем, напитавшиеся перформансом, стали уходить домой. Многие многозначительно смотрели в землю, думая над тем, что они только что увидели. Статуя волчицы пропала. Это была великая волчица, которая вскормила нас горько-сладким молоком.
Женщины из деревни начали вторить кормилице, мужчины из промышленной зоны смотрели вниз, мои коллеги плакали и что-то записывали в блокноты, лесные жители зажигали факелы и взбудоражено кричали, обсуждали что-то. Младенцы сочувственно гладили взрослых по голове, потому что младенцы в нашем городке априори рождены с познанием горя и счастья, они способны сострадать, но сами еще не испытывают мучений, потому что не выросли.
Только жители другого городка, казалось, были просто оглушены. Мне стало смешно и одновременно неприятно смотреть на их веселые лица. Этой точной, уверенной, рациональной улыбкой они точно собираются опорочить наш общегородской вопль. Я знаю, меня можно обвинить в том, что я люблю только свой город, а о других городах не думаю. Думаю. Иногда. Но если твоя мать несчастно-умиленно страдает, то ты захочешь взять ее боль на себя полностью, в то время как боль других матерей встретит сочувствие, но не полное разделение беды.
Жители другого городка не понимают нас, не принимают амбивалентности нашей души. Они никогда не узнают, почему мы часто не поем песни нашему городу, а возможно, в приступах панического бреда, ненавидим его, уничтожаем, ведь они такие правильные! Никогда их веселые уверенные глаза не встречались с безграничной стихийной младенческой любовью к городу и его скрепам, которая желает изменить жизнь горожан, перекроить ее в лучшую сторону и которая встречает безнадежность, осознание собственного бессилия и того, что ты ничего не можешь сделать. Тогда младенческая сильная любовь перерастает в такую же сильную горячую ненависть: человек хочет уничтожать, крушить, порочить то, что указывает ему на его бессилие, на несостоятельность его любви. Затем человек начинает уничтожать и в себе последние добродетельные качества, считая, что они бесполезны, считая, что добро – утопическая сказка для манипуляции людьми. Но как хорошо, что есть вечная Надежда.
Я попрощалась с коллегами и решила поехать не домой, а в деревню. Было уже темно, и по дороге я начала много думать. Я понимаю людей, которые не хотят находиться со мной рядом длительное время: очень часто я хотела бы быть другим человеком, чтобы отдохнуть от себя. Я люблю проводить время с близкими мне людьми, но я очень сложно схожусь даже с ними. (Сколько раз употреблено «я»? О чем это говорит?)
Облачная епитрахиль стала все темнее и ниже. Приближаюсь к деревне. В дом заходить не хочу, хочется свежего воздуха и думать, думать, думать. Даже для этого места небо сегодня очень странное, темное, давящее, сжимающее. Под этим облаком невольно вспоминаешь все, о чем давно отвылось.
Прошло некоторое время. Каждый раз точно заново преступник. Облако сжалось и излило дождь. У меня нет сомнений, что дождь очистит кликуш, но очистит ли меня?
Вспоминаю, как однажды в амфитеатр привезли Анубиса. Он поставил огромные весы на алтарь театра и начал свою развлекательную программу с пером и сердцем. Я маловерная, я не пошла, потому что и так ощущала камень, который с пером точно не сможет вступить в схватку. Я так хочу изменить это… Мне мало! Мало!
Когда не хватает сил справляться, то начинаешь упиваться, романтизировать, считать свои уродства замысловатыми трудностями характера. При знакомстве с новыми людьми вместо того, чтобы презентовать себя, показать личностные плюсы, начинаешь демонстрировать, как цветисто ты загниваешь. Ты просишь, чтобы тебя не любили так же, хотя на самом деле нуждаешься в целебной безусловной любви. Наконец все честно: люди увидели, что ты плохая, и не будут питать ложных надежд, любить тебя, ведь ты уверена, что это невозможно. Нужно идти в лес, чтобы вдохнулась жизнь.
Я хожу в разные места не ради самих этих мест, а ради дороги. Дорога – настоящая ценность, именно в ней совершается все самое важное. Приближаясь к лесу, я ощущала, что хочу смеяться и плакать, визжать и подпрыгивать. На меня влиял воздух. Мою голову настигли воспоминания. Воспоминания, от одного посещения которых весь организм начинает обновляться, сердце бьется по-младенчески быстро, возрастает чувство непобедимого стыда от упоминания чего-то святого, трансцендентного.
Читать дальше