Nata bint Andre - Прозаическая ода несовершенной любви

Рабочий день прошел без потрясений. Жарким днем в редакцию пришло приглашение нашего коллектива на современный перформанс. Все очень обрадовались, так как мы очень любим ходить куда-то вместе. Остаток рабочего дня все проводили в нежных раздумьях о том, как они, придя домой чуть раньше, достанут из шкафов шелк, бархат, массивные барочные украшения, искупаются в цветочной воде и пойдут в место, где артист и зритель оголяют душу.

Я тоже предвкушала этот вечер, потому что очень длительное время чувствовала одиночество. Одиночество это было мистического, фатального характера: я носила в себе древние ментальные коды кликуш, но не оставалась в деревне жить, потому что хотела видеть весь городок. Одиночество это не было равно ни соломоновой мудрости, ни байронической грусти, ни первородной гордыне. Я все четко осознавала, но казалось, что упускала что-то очень важное и ценное, что-то, что доступно личностям более простым, счастливым, рациональным.

Я люблю красоту, потому что не имею ее в себе. Люблю красоту софийную, абсолютную, магическую, всепоглощающую. Любуясь такой красотой, я будто бы становлюсь и сама немного легче. Я могла бы надеть нежные, пышные, сложные, разноцветные, струящиеся странные платья, но калейдоскоп образов в голове почему-то желал простого внешнего облика. В таких мероприятиях я люблю атмосферу и желание красоты, нежели собственную визуальную нарядность.

Перформанс должен быть в городском амфитеатре, который расположен в самом сердце города. Перед любым представлением особый интерес представляет собой публика. Наш коллектив был сегодня самым нарядным и заинтересованным. Слева от нас почти бессильно сидели, ниспадая спиной, несколько представительниц кликушеского рода. Одеты они были почти одинаково, соблюдая будто бы негласный траурный имидж, оплакивающий людей, которыми они не стали. Все кликуши хотели надеть что-то особенное, но почему-то не могли. Им казалось, что красивое платье будет умалять их рыдания.

Я любила всматриваться в лица кликуш: молодые смотрели отрешенно, направление их взгляда – взгляд Иуды, который раскаялся, но не был утешен кем-либо. Эти молодые женщины любили выходить замуж за рабочих из промышленной зоны, желая связать свою жизнь с теми, кто будет являться им наказанием до конца жизни. Но и тут их ожидало страдание, потому что в нашем городке каждый хотел наказать себя больше, чем кого-либо другого. Взгляд у этих женщин был особенный, похожий на взгляд бездомного животного, который отчаянно готов вцепиться в каждого, кто, по их мнению, сможет их спасти, отогреть. Зная эту особенность, более зрелые и опытные кликуши не оставляли их одних. Опытные кликуши тоже не знают покоя, но взгляд их уже – взгляд заплаканного Петра.

Еще левее, рядом с кликушами, сидели жители леса. Их взгляд казался немного безумным, потому что они – дети стихии, которые всю жизнь напитывались живым кислородом, поклонялись земле, прыгали через кусты вместе с дикими животными.

Справа от нас сидели рабочие из промышленной зоны. Контингент преимущественно мужской. Одеты просто. Взгляд являет собой силу, а улыбки – светлую грусть.

Часто бывает, что на культурные мероприятия приходят жители других городков. Так случилось и в этот раз. Группа статных серьезных, но веселых мужчин сначала расположилась рядом с кликушами, но потом с каким-то озадаченным взглядом непонимания переместилась к свободным местам рядом с рабочими. Они были тоже красивы, но не так, как жители нашего города, потому что представляли собой стену, которая радует глаз, но всякий раз рикошетит, безмолвит, держит удар, не понимает, не откликается, защищает от ветра, но не греет. Для меня оставалась загадкой цель их визита на наши перформансы.

Я решила погулять перед началом. Несколько коллег предложили меня сопроводить, но я отказалась, потому что часто, по кликушеской манере, люблю быть одна.

На паперти амфитеатра я увидела богато одетого мужчину. Каждый загиб на его костюме был таким четким и неподвижным, как будто он был статуей. Он не протягивал руку или шляпу, чтобы ее наполнили. Но он просил. Просил глазами. Лицо было перекошено от боли. Какой? Загадка. Он был очень тепло одет, но было видно, что очень замерз. Он просил милостыни, но не той, которую опускают в вогнутую емкость.

Этот богатый человек уже был для меня инсталляцией. Инсталляцией, которая заставила меня издавать истошные звуки. Я думала о том, что боюсь не успеть. Боюсь не успеть проявить любовь, ведь это делают все обыкновенные душевные люди. Меня мучает то, что человек, который очень дорог мне, на которого я похожа больше, чем он похож на себя сам, ждет, что я скажу ему самые простые слова. Каждый раз, говоря мне их, он держит маленькую паузу, которую я должна заполнить. Я каждый раз хочу сделать это. Но каждый раз что-то не дает сделать мне это, хотя я чувствую огромную любовь и жалость. Кликушество во мне развило желание воя, но не спокойных, теплых слов. Жалко, что люди не могут считывать то, что я чувствую по зрачкам, как по современному коду.