Йен Галам - Всетленная. Любовь – проклятие от богов

Нет разума гнёта сильнее и боли,
Я ими повязан, я отныне в неволе.
Надежда потухла, с солнцем уснула,
Мне б вниз по реке, где она утонула.

Я немой бедуин из чужого рассказа,
Смолою янтарной по щекам обмазан,
В пряди волос впутал кость, или обе,
Тьма затаилась паразитом в утробе.

Я иду, позади лишь скрипела телега.
Чего было нужно? Ни сна, ни ночлега,
Ни еды – всё шло мимо рта, лилось мимо,
Я ждал той минуты – я лежал у камина.

И дописывал то, что неважно теперь.
Я дописал – сзади скрипнула дверь.
Или нет, скорее, она распахнулась,
Я крикнул. И вдруг…

Моя смерть оглянулась.

Все в слезах смеются беспечные леди,
Их следы от ногтей – клетка и шёрстка на пледе.
Мы со старым вороном-алкашом давно соседи.
Он включает граммофон – там поют о победе.

А кошки скребутся дальше, сдирая обои с души,
Ты не уходи молча, накопившееся запиши, распиши,
Старая смерть-воровка забрала все мои карандаши —
Бледная львица. Ей ворон всех её детей передушил.

Я стою по стойке смирно, как положено солдату,
Как отражение в зеркале, я всегда смиренна и лохмата,
Член партии «задушенные львята» без мандата,
Ворон садится на плечо целованного смертью депутата.

Согласись, моя совесть горбата, от неё пахнет кошкой,
Её руки высохли, она играет в шахматы и преферанс немножко,
Но по скверу мне идти одной, я в этом мире тень и сошка.
Грудь зашили нитями и нервами, а сердце на застежках.

И я боюсь. У ангела-хранителя все ноги в кровь побиты,
Статуя свободы, хоть и проститутка, все же знаменита,
И я боюсь, отныне поменяются полярности магнитов.
И я боюсь.
Я заживо зарыта.

Мне причиняют боль невольно, недовольно,
А я кричу, но лгу. Мне всё-таки не больно.
Исполняю гимн агонии своей я только сольно,
А палач в сторонке курит мой спокойно.

И часть его с дымом остается в моих бронхах вечно,
И как бы ни было сейчас скупое время быстротечно,
Не отпущу, не выдохну, не ублажу, не выдам крови,
А синдром стогкольмский обнажу в последнем слове.

Депрессия, как шлюха,
Льнёт.
Она доступнее, чем все