Сусанна Алтуфьева - Литературный журнал «Белый апельсин». Выпуск №1, Сентябрь 2022

Обгорелые ветви рассыпались передо мной, и лес вдруг исчез, оставляя лишь покрытую пеплом и конфетти, выжженную землю, над которой возвышались две круглые дымящиеся башни, а вокруг них по рваной траектории, напоминающей звезду или нечто подобное, двигались знакомые мне фигуры: красные шорты и белые, большие чёрные уши…

Вдруг земля задрожала, и башни начали рушиться одна за другой…

– Фонограмма!

В зале загрохотала электронная музыка; сцена осветилась тысячью вспышек, и среди них, меж двух колонн с переливающимися золотом шарами на них, возникли танцоры, двигающиеся синхронно в бит, настолько идеально, насколько даже самые сверхсовременные роботы двигаться не смогли бы. На экране в виде перевёрнутого треугольника на мгновение показался гигантский глаз, сменившийся ползающими змеями.

Затем на сцене появилась она – пластиковая муза поколения, сейчас одетая в невзрачную одежду для репетиций, с комом непонятного сена на голове и недовольным лицом, которое без макияжа даже не было её лицом. Она начала нехотя двигаться, отрабатывая давно заученные движения.

– Господину не нравится, как ты себя ведёшь последнее время, – сказал менеджер, небольшая пухлая женщина в неопределённом возрасте, после того, как Лин закончила репетицию и спустилась обратно в гримёрку.

– Он может засунуть своё мнение себе в жопу, – прошептала Лин, падая на мягкое кресло и прикрывая глаза. Вокруг неё тут же возникла орава стилистов, визажистов и других теней, возложивших свои души на пьедестал даже не самой Лин, но того неизвестного, заставляющего всех принимать очередное собственное решение. В какой-то степени и Лин, и её коллеги по сцене тоже были точно такими же тенями, спрятанными в прекрасную, недостижимую простым смертным оболочку.

– Ван Лин! – прикрикнул менеджер, подходя к ней некомфортно близко. – Господин продюсер будет присутствовать на концерте. Мы должны ему ещё…

– Убирайся! – закричала Лин, вскакивая с кресла и сдирая с себя заколки вместе с накладными волосами, размазывая тушь и помаду. – Не хочу, не хочу! Я ухожу!

Она начала снимать с себя блестящий костюм со множеством пайеток, страз и прочих украшательств, она металась по комнате, желая спрятаться, она пыталась вырваться из этого невидимого золотого рабства, но всё, что она видела перед собой – лишь непроглядная тьма, неопределённая, совсем не чёрная, как её обычно рисуют, наполненная… чем-то, к чему невозможно приблизиться и что невозможно понять, тайной, злым умыслом; тьма была холодной и одинокой даже с множеством случайных людей, попадающих в неё, остающихся в ней или уходящих.

– Боже, помоги!

Гигантский крест вонзился в перемолотую массу, которой был устелен пол этой тьмы; в него ударила молния и он возгорел.

– Гениально! – затрепетала девушка-режиссёр сегодняшнего концерта.

– Госпожа Лин, это гениально! Если мы… (голос её дрожал, а сама она шибко записывала что-то в потрёпанный блокнот), если мы поставим крест знаете где, вооот здесь, – она достала схему концертного зала и сделала пометки, – и будем подсвечивать его в определённые моменты. Чтобы он, знаете, как бы стоял таким образом, что бог смотрит на нас, а не мы на него. На песне…, на… бридже, да, это будет потрясно!

Лин сидела на кожаной софе, пусто вглядываясь в беспрестанно суетящихся людей, практически не дыша и ни на что не реагируя. Менеджер приставил к её губам бутылку, заставляя сделать глоток, быстрым движением закинула таблетки и всунула ей в руки телефон, чтобы Лин бездумно листала наполненную котами ленту. Она даже улыбнулась.

– Не забудьте уважительно посмотреть на центральную ложу и с благодарностью улыбнуться, – подсказал менеджер, когда танцоры вместе с Лин уже были готовы к выходу на сцену.

– Будь проклят тот день, когда я приехала в Америку, – сказала Лин так, чтобы никто не смог услышать, и выпорхнула на сцену.

Они успели отстроить крест всего за несколько часов до начала концерта, и теперь он чуть ли не перетягивал на себя всё внимание.

Люди, толпившиеся в зале, заверещали не своими голосами, когда на сцене появилась Лин; танцоры прошли меж колонн, музыка заиграла, механический голос запел примитивные строки, за которыми подпевать и стыдно, и хочется.

I ain’t seeing no lies, look here, I’m the highlight, If you had my love, you’d love me for your whole life.

Лин двигалась под музыку, не утруждая себя создавать имитацию того, что она действительно поёт – сомнительно, что она помнила песни, которые для неё писались штабом аналитиков, и не то, чтобы эти песни ей нравились. Как и всем: они лишь пристают ненадолго, ровно до момента, как их заменит какая-нибудь другая с точно выверенной формулой, подходящей как можно большему количеству народа.