Елена Талленика - Ночь высокого до. Премия имени Н. С. Гумилёва

монстр объявивший себя: я бог
Бог не принявший его рожденья
вычеркнут выброшен чёрен обличьем убог
не был не жил не любил стал тенью
проклят река отторгает плот
проклят веревка не держит тело
проклят стрела разрывает плоть
проклят я б казни такой хотела?
нет так зачем же он так со мной
дети – я их для любви носила
в гнездах под сердцем
и я ли тому виной что родила их
для дьявольской этой силы
о интернет о сжирающий души монстр
не побежденный кормящийся юной кровью
спрут опоясавший хрупкий мозг
грязный поток подрывающий мост – багровен…

он вывернул дом наизнанку
ища ключи от него и не находя
он был из бродяг там в Питере
сегодня Нью-Йорк обязательства перед собой
приличия индекс дверной звонок
судьба без причин не бывает хотя
в названии улицы так нестерпима
будущим боль – Sergei Dovlatov Way
перекресток 63-й и 108-й
он ходил по рукописям как по кладбищу
как наступая на свои могилы вчера еще
в Питере сегодня Нью-Йорк
журавлиное капище и чувство
оторванной небом ноги длительно
земля ощутима когда ты летишь когда крылат
отечества пашни готовы под всходы
и каждой весне дышать: люблю!
там в Питере вчерашней щетиной
бессонниц гримасы скрывал и плакалось тише
сегодня Нью-Йорк и всё издается сходу
по году не ждал но погодой мешал журавлю
сентябрь прибавляя по году каждое третье число
пока сорок восемь не стукнуло литерами is dead
тогда он пошел по воде…

если я говорю Он это только о Боге
если я говорю Я это тоже о божьем
если я говорю Ты значит что и немногим
не доверю об этом узнать и тем паче ничтожным
я доверила имя огню всё: улики
а огонь сохранила в себе спрятав глубже
если жгущий сожжет изнутри стань великим
чтобы все кто всплакнул обо мне стихли тут же…

перебирать лианы суша их тела змеиные на частоколе из веток мангра
банановой шкуркой швырнув в наглеца соседа
куриные перья в сатиновый тик собирать что помягче
кричать на собак и лепить из соломы с глиной кирпич
и бумагой ни разу костра не разжечь только сухой щепой суп пряча
таская тюки не думать о сроке позднем
детей не считать – новорожденный не последний
палящее солнце прохладную ночь готовит
и жизнью короткой истлевшие предки пугают
вода не в колодце – небесные хляби в осень
куда натекла там и жизнью гнездиться наследной
мир – эта звезда и это селенье глухое
мир – это светило и то как оно угасает
за каждое утро – шаману пригоршня зерен
за каждую ночь – погремушки сушеных маков
нехитрое действо единственный способ выжить
решая судьбу произносит публично имя:
Я не бе-зы-мян-на! – ликую но это к ссоре
нельзя быть небесной небесной страдать и плакать
тропический ливень обрушит на темя крышу
на то и шаман и засухе каждой – ливень
пергаментной коже насечки рисунка страха
в гноящейся ранке зола перестала жечься
не обруч на шею за ободом обод жесткий
не руки в браслетах – судьба тяжелея камня
но как же красива но как же прелестна птаха
рожденная в листья среди постаревших женщин!
когда длинношея с жирафьей походкой
когда шоколадна и кучерява шерсткой
в пятнадцать будет…

стая ворон темнеет я обожгла эпидермис
кожа с ожога слезет слезет не вырастая
утро в льняное масло тычет горячим лезвием
а с опрокинутым кофе завтрак еще скромнее
микроволновым адом плавится сыр на завтрак
что бы со мною стало? топится пластилиново
мыслям всплывать сегодня позавчера и завтра
дикое воображение терпит ожог малиновый
микроволновому аду задан вопрос притворный
производитель сдержан и завладел вниманием
мне запретили пользовать только зерно попкорна
плавятся зерна мысли в топке любви и мании
утро регистр латиницы смену пароля требует
как же я с ним измучилась выжата до предела!
в адовых микроволнах тулово крошкой хлебной
словно в сухом остатке выпало в чашку Петри…

плачь арлекиновая печаль смейтесь гримасой пьеро паяцы
платят не те кто пришел смеяться платит лишь тот кто всегда молчал
кодла картежная сыплет медь нищий сминает цветок засохший
дети проторили в лазе общем и старику ширину на треть
жизнь продлевающий балаган маски надел амплуа меняя
стал монолог у пьеро вменяем ста арлекинов печалью лгал
первому ряду не виден грим и безразличен исход со сцены
хохот истошный и несть оценок свиста желанней хоть кровь утри
браво не крикнут жующим лень время проводят: прогон оплачен
с нищей галерки когда-то начат тенью голов балаганный день
в нем деревянных подмостков скрип воет гобой красотой печаля
и у него амплуа мельчает ибо паяцы уже внутри
зрелищ – лихва отряхнет от дрём и от судеб под кричащим гримом
мажет слезой карандашной мима пот – он единственный не соврет…