Рим Юсупов - Последний классик. Том второй

50
И вот в Васильевском он. Бунин.
Племянник Коля, лучший друг,
Встречает радостно и шумно
И создаёт ему уют.
В отдельной комнате, с кроватью
И нужным, письменным столом,
Поэту жить весьма приятно.
И Коля в доме здесь, при нём.
Они беседовали часто.
Заметил Бунин: изучал
Он астрономию пристрастно,
И много тайн её познал.
Они друг к другу привязались,
Найдя во многом общий смысл.
Так до июля продолжалась
Поэта праведная жизнь.
Но получил вдруг из Огневки
Письмо он – заболела мать.
Схватила воспаленье легких —
Температуру не согнать.
51
Опять великая тревога
Пронзила Бунина за мать.
Он тут же, бросился в дорогу,
Не зная, что же, предпринять.
Чуть не сошёл с ума, но надо
В таких делах разумным быть.
Врача елецкого, Виганда,
В семье решили, пригласить.
Врача того знал каждый житель,
Лечил людей он, словно бог.
Известный доктор и целитель,
Виганда, матери помог.
Поднял на ноги, дал лекарство,
Режим больничный прописал.
И Бунин должен был признаться —
Таких врачей он не видал.
И вот когда ей легче стало,
И он прийти в себя сумел,
В нём вновь душа возликовала,
Спеша в неведомый предел.

52
К поэзии он потянулся,
К дремавшим тихо в нём, стихам.
В живые мысли окунулся,
Отдавшись ритмам и словам.
Чувств, просыпающихся, живость,
В стихах искала свой приют.
Мысль отточенная, стремилась
Прорвать неведения круг.
Чтоб в явь великую ворваться,
Не признавая в том греха,
И яркой истиной остаться
В строке красивого стиха.
Живым явлением стараясь
Любую душу разбудить,
Даря ей истинную радость,
Ту, без которой трудно жить.
Не зря в стихах тех прорастала
Любовь, во имя всех людей.
В те дни разбрасывал горстями,
Поэт стихи, как чародей.
53
Его стихи читайте сами.
Но лично я забыть не смог
Ни «Тэмджид» Бунина, ни «Тайну»,
Ни «Мистику» и ни «Потоп».
Ни «Новую весну» поэта
И не «Ольху» – они во мне.
Разнообразие всё это —
Как яркий отблеск давних дней
И осмысление свободы,
Что не даётся всем легко.
А в описаниях природы
Есть отражение веков.
Не зря, наверное, тянулась
Душа поэта к чистоте
Глубокой древности, чья мудрость
Всегда была на высоте.
Чья справедливость отражала
Святую истину людей.
А нынче: подлость обнажая,
Гнетут нас лживостью идей.

54
От всех волнений отрекаясь,
Отбросив дум печальных груз,
Работал Бунин, отдаваясь,
Порывам ярких, светлых чувств.
Покой души не признавая,
Писал он, жадно, каждый день,
В стихах, как будто исчезая
И растворяясь в них, как тень.
А дни спешили. Незаметно,
Легко и быстро, как всегда,
Промчалось ласковое лето,
В заботах сельского труда.
Кончалась летняя отрада.
Прохладно стало по утрам.
И возвратившийся сентябрь,
На землю напускал туман.
И Бунин вновь, подобно птице,
К теплу поближе, в Крым спешит.
Он в Ялту милую стремится,
Чтоб в доме Чехова пожить.
55
Не зря желание такое
В нём возрождалось много раз.
С великим гением любовью,
Всю жизнь поддерживал он связь.
Смерть Чехова не прерывала
Их единение, хотя
Печалью душу наполняло
И угнетало, не шутя.
Никак не мог поэт привыкнуть,
Что Чехова с ним рядом нет.
И смех его и юмор скрытый,
Не зря оставили в нём след.
Лишь с Чеховым, легко и просто
Себя, всегда, он ощущал.
И Чехов, Бунина не гостем —
Родным и близким признавал.
Не зря с желанием огромным
К ним часто Бунин заходил.
И вот, опять он в Ялте, в доме
Того, которым дорожил.

56
Вновь Чеховы его встречают:
Сестра писателя и мать*.
Опять они, за чашкой чая,
Антона будут вспоминать.
Каким он был в далёком детстве,
Как он писателем смог стать.
Могли родные лишь, без лести
Его правдиво описать,
Без всяких внутренних соблазнов.
Особенно родная мать.
А Бунин слушал их рассказы,
Спеша в тетрадь переписать.
Ему всё это пригодится
В труде: «О Чехове», поздней.
Глядя на их простые лица,
Что стали мягче, но грустней.
Он видел родственность их взглядов
И одинаковость морщин
И, окажись вдруг Чехов, рядом —
Слилась бы, родственность та с ним.
57
Октябрь в Ялте продолжался.
Стояли серые деньки.
Туман на горы опускался,
Костров скрывая огоньки.
В селеньях горных воцарилась,
Дней первобытных тишина.
Всё небо тучами накрылось.
А к ночи мир сокрыла тьма.
И даже море не искрилось —
Ни звёзд над нею, ни луны.
А волны валами катились,
На берег дремлющей земли.
Так дни за днями, тихо, сонно,
Шли, оставляя грустный след.
И в этой жизни монотонной,
Не видел выхода поэт.
Душа от горестей устала,
Стремясь в неведомый предел.
Но, в одиночестве оставить,
Он женщин Чехова, не смел.