Геннадий Алексеев - Известный Алексеев. Т. 6. Избранные стихотворения

– Эй ты,

поэт! —

крикнул мне башенный кран. —

Напиши про меня задушевно!

– Эй ты,

поэт! —

кричит мне продавщица мороженого. —

Напиши обо мне что-нибудь тепленькое!

Я сажусь

и пишу о созвездии Лебедя —

получается, кажется, красиво, —

и о сфинксе на набережной —

получается вроде бы загадочно, —

и про башенный кран —

выходит вполне задушевно, —

и для продавщицы мороженого —

вышло что-то очень теплое.

– Дурак ты,

поэт! —

говорит мне Литейный мост. —

Пиши, что душа просит!

Я взял

и написал это стихотворение.

Получилось ли оно —

не знаю.

Что же вы, дети,

так громко кричите?

Что же вы, дети,

так часто деретесь?

Что вы ревете,

несносные дети?

Сосредоточиться

нам дети не дают,

но и отчаянью

они нас не подпустят.

Уединиться дети

не дают,

но облениться

тоже не позволят.

Ни дня покоя

дети не дают,

но вдохновению

они не помешают.

Что же вы, дети, умолкли?

Орите!

Что же вы, дети, притихли?

Деритесь!

Что вы не плачете,

милые дети?

И почему вы так быстро взрослеете?

Что вы торопитесь,

глупые дети?

Вместо того

чтобы спать до полудня,

он вставал с рассветом

и принимался за дело.

Вместо того,

чтобы сидеть на крылечке,

он бродил по лесам

и гляделся в озера.

Вместо того

чтобы стать счастливым,

он делал счастливым

каждого встречного.

Вместо того

чтобы считать ворон,

он творил зачем-то

подлинные шедевры.

Вместо того

чтобы о нем позабыть,

все его отлично помнят

почему-то.

Я восхищаюсь ею,

а она грозит мне кулаком

(запугать хочет),

потом хватает иерихонскую трубу

и трубит в нее

что есть мочи

(оглушить хочет),

потом подбегает

и бъет меня по глазам

тонким прутиком

(ослепить хочет),

потом изменяет черты

и притворяется безобразной

(одурачить хочет),

а потом исчезает

и долго-долго не появляется

(испытать меня хочет),

но я все равно восхищаюсь ею

(зря старается).

Веселые они люди —

бессовестные.

Спросишь:

– И не совестно вам?

– Нет, – отвечают, —

не совестно! —

И улыбаются.

Удивишься:

– Неужто и впрямь

совсем у вас совести нет?

– Да, – говорят, —

ни капельки нет! —

И смеются.

Полюбопытствуешь:

– Куда же вы ее дели,

совесть-то свою?

– Да у нас и не было ее, – говорят, —

никогда не было! —

И хохочут.

Отойдешь в сторонку

и задумаешься.

Тетка в синем переднике

сдирает со стен старые афиши.

Они отдираются слоями.

Обнажаются:

название выставки,

которая уже давно закрыта,

фотография клоуна,

который умер месяц назад,

и фамилия дирижера,

уже закончившего свои гастроли.

Тетка в синем переднике

поворачивает время вспять.

Содрав старые афиши,

тетка мажет стену клеем

и наклеивает новые.

Появляются:

название театральной премьеры,

которая еще не состоялась,

портрет иноземной певицы,

которая еще не приехала в город,

и дата открытия цирка,

который еще не построен.

Тетка в синем переднике

открывает тайны грядущего.

Так зачем же вам машина времени,

скажите на милость?

Какая-то птица кричит – пустите!

Пустите!

Пустите!

Пустите!

Пустите!

Куда же пустить тебя,

странная птица,

куда ты стремишься?

Но может быть, птица молит – простите?

Простите!

Простите!

Простите!

Простите!

За что же простить тебя,

бедная птица,

что ты натворила?

Иль, может быть, птица велит – грустите?

Грустите!

Грустите!

Грустите!

Грустите!

Зачем же грустить-то,

смешная птица?

Предадимся веселью!

А что, если птица кричит – спасите!

Спасите!

Спасите!

Спасите!

Спасите!

А что, если птице грозит опасность?

Я должен ее спасти.

Что я вижу!

Кентавр пристает к девице!

Наглый, грубый, лохматый кентавр

пытается обнять

миловидную, скромную, беззащитную девицу!

Что я делаю?

Я подхожу к кентавру

и говорю ему вежливо:

– Будьте добры,

оставьте в покое эту девушку!

Что делает кентавр?

Он угрожающе подымает копыто

и говорит мне следующее: