Сборник - Мы все немного у жизни в гостях

Отгрохотал своё уж гром
и замолчал, лишь тишь кругом,
жаль только, тучки за окном
всё не спешат махнуть крылом.

Толкутся серые, плывут,
всё сердце на кусочки рвут,
покой тревожат и крадут,
терзают, душеньку скребут.

Сокрывши дивный небосвод,
вольготно водят хоровод,
что даже солнышку нет льгот
средь их забав, средь их хлопот.

Отгрохотал своё уж гром
и замолчал, лишь тишь кругом,
жаль только, тучки за окном
всё не спешат махнуть крылом.

Не первой свежести хоть крошка
пущай же будет на столе,
а мир, любовь без ложки дёгтя
пущай всегда живут в семье.

Пущай живут, оберегают,
без устали отводят сглаз,
лелеют, холят, исцеляют
добротно и не напоказ.

Пущай в беде не оставляют
и не уходят мигом враз,
не предают, не изменяют,
не вытворяют бед-проказ.

Не первой свежести хоть крошка
пущай же будет на столе,
а мир, любовь без ложки дёгтя
пущай всегда живут в семье.

Эх, братцы, горе – не беда,
жаль только, глаз давно замылен,
скажу вам громко: «Ерунда!
коль дух в груди не обескрылен».

Скажу открыто, не таясь,
слегка, быть может, всё ж прищурясь,
но только точно не бранясь
и уж, конечно же, не хмурясь.

Скажу, скажу, не умолчу,
не отрекусь от слов и после,
но ложь из речи исключу,
а с нею лесть из жизни вовсе.

Эх, братцы, горе – не беда
жаль только, глаз давно замылен,
скажу вам громко: «Ерунда!
коль дух в груди не обескрылен».

Комар носа не подточит
– бывает… только не всегда,
но лишь на камень не наскочит
в руках бездельника коса…

У лоботряса всё отлично,
куда ни кинь – всё на ура,
но заявляю вам публично:
его потуги – мишура…

Его потуги – показуха,
он коли взялся брак тогда,
но только жаль, что оплеуха
ему привычна и мила….

Комар носа не подточит
– бывает… только не всегда,
но лишь на камень не наскочит
в руках бездельника коса…

До неприличия с ехидством
едва ли пророню словцо,
простился с чванством и бесстыдством,
на кофеек сменив винцо.

Простился верно, благородно,
дверьми не хлопнув, отошёл
и без оков весьма свободно
продолжить путь свой предпочёл.

Кадык свой в узел, как и глотку,
надёжно, крепко завязал,
забыл похмельную походку
и полной грудью задышал.

До неприличия с ехидством
едва ли пророню словцо,
простился с чванством и бесстыдством,
на кофеек сменив винцо.

Уж давненько в груди у меня
поселился, увы, друг Фома,
мне твердит он частенько, друзья,
лишь о том, что кругом болтовня.

Недоверчивый, к слову, герой,
коли пусто – то тут же долой,
коли лживо – то только стеной,
всё ж тоскливо и ясной порой.

Он позиций своих не сдаёт
и обману пройти не даёт,
скрупулёзно, но честно живёт,
в то, что чуждо, свой нос не суёт.

Уж давненько в груди у меня
поселился, увы, друг Фома,
мне твердит он частенько, друзья,
лишь о том, что кругом болтовня.

По развитию… по наитию…
Кто к отчаянью… Кто к открытию…
Суетливо мчим… Все стремглав бежим…
По дорожке жизни ножками стучим…

По дорожке… В горочку…
Без дорожки под…
Нехоженой тропиночкой… Утирая пот…
Споткнувшись… Чертыхнёмся…
А мож, наоборот…
Но всё же улыбнёмся…
И продолжим ход…

По дорожке… В горочку…
Без дорожки под…
Без устали… Без отдыха…
Ведь дел невпроворот…
Шагнём… Не разобьёмся…
Забыв про разворот…

Возможно, лбом упрёмся…
Не надорвём живот…

По развитию… по наитию…
Кто к отчаянью… Кто к открытию…
Суетливо мчим… Все стремглав бежим…
По дорожкам жизни ножками стучим…