Что ищешь ты тогда в своей прохладе?
Кому какое сердце ты дарил?
Ты забывать стал часто, что в Писанье,
Давно уж сказано, чем счастлив человек.
Вот ты сидишь, нахмурив строго брови,
Но самый светлый в мире человек,
Скажи, скажи, зачем такое горе:
Кто больше всех достоин – тот один?
«Простите меня за мою ненормальность…»
Простите меня за мою ненормальность,
За странную жизнь и печальный конец,
Зачем-то по свету все время скитаясь,
Была я всю жизнь на своем чердаке.
Уснувши, я голову не поднимала,
С души моей капала злая печаль,
Что я ненормальной всегда называлась,
Когда ненормальной себя назвала.
Простите, простите, что вас я забыла!
Хоть вы и любили, хоть вы и могли…
А я не простила, что будто бы было,
А вы говорите, что так оно есть.
Увы, и прощайте, мне горькая участь!
Души моей час одинокий настал,
Я вас не любила, я просто художник,
Который лишь верит в одну лишь печаль.
«Пускай никто письма мне не напишет…»
Пускай никто письма мне не напишет,
Пускай забудешь ты меня давно,
Я очень скромная, когда меня приметят,
Чтобы сложить со мною жизнь свою.
Я не достойна ни любви, ни боли,
И мысль о том гнетет меня давно,
Но только встретиться мне кто-то на проходе,
И я пройти уж точно не смогу.
Я буду думать, как так получилось,
Что именно сейчас, в который час,
Послышались шаги у гулкой двери,
И прекратились, когда нужно спать.
Коснусь своих очей, чтоб видеть зорко,
Схожу на пруд, чтоб взболомутить жуть,
Потом, спускаясь по ступенькам в воду,
Я размешаю водоросль в укроп.
И все пойму. И все перепроверю,
То, что казалось тайной навсегда,
Теперь – всего лишь детские качели,
Как этот пруд – лишь капля от дождя.
Почему мне попадаются по жизни необыкновенные люди? Я спешу за ними, но у меня ничего не получается, пока я не встречаю следующего, ещё более необыкновенного, уже спотыкаясь тогда на полном ходу?
Лучше вор в законе, чем монах на свободе (в миру)
Пью, курю и прекословлю —
Вот монах вернулся в мир,
Обстоятельства вернули,
Помешали ему жить.
Он сначала не смирялся,
Говорил всем – это грех,
В каждом видел он проказу,
Не смотрел в глаза другим.
Через время все же свыкся,
Стал и сам почти грешить,
А потом все обернулось,
Обстоятельством иным.
Понял он в одно все утро,
Что им крутит страшный бес,
Дал указ владыка строгий —
Согрешишь – не возвратись.
Смертный грех он вспомнил старый,
Про который уж забыл,
Да при том же не постился —
Волю всю скрутил в нем бес.
Тот монах, он с виду, статный,
Молодой, красивый был,
И на удочку попался, —
Совершил тот смертный грех.
Погубила же – молитва,
Как ни странно – так и есть,
Много подвигов хотелось,
Благодати да чудес.
Не послушал он владыку,
Что не суйся в этот мир,
Лучше умереть, где выжил,
Чем погибнуть вот таким.
И тогда монах заплакал —
Не монах теперь совсем,
На прощанье он оставил,
Четки полные белил.
Говорили же пророки,
Что последние года… —
В мире будет, как в могиле,
А монахи – как беда.
А монах он необычный,
Строгий был сам по себе,
Он собрался и уехал,
Странником решил пойти.
И тогда он в самом деле,
Подвиг взял себе большой,
Он оделся, как обычный,
Презирали чтоб его.
Шел и шел он, как прохожий,
Безконечно, без перил,
Только он молитву ту же,
Без конца под нос бубнил.
…И молитва – безконечна,
Вывела его туда,
Где давно себя оставил,
Лай собак его встречал.
Сам монах картину эту,
Представлял себе давно, —
Он сначала испугался,
А потом наоборот.
Радость нежная на сердце,
Пробудила в нем тоску,
Конь стоял на том же месте,
Только грива не его.
Слишком долго он скитался,
Поднимая пыль с дорог,
И теперь он чистым взглядом,
Посмотрел на все вокруг.
Читать дальше