Роман Гуселетов - Дорога наверняка

отверстия

в сердце и крови для бойкой души,

стали теперь однородной

поверхностью.

Там, где изогнуты

полуогни.

Болью и верностью

бредят отвергнутые.

На задымленных лугах прежних сил .

Словно, и только, неверная

времени,

данности,

оклику из темноты,

и освинцованная одиночеством

сгинет любовь

в запредельные дни.

И обездоленные миротворчеством

ходят теперь по забытой Земле.

Между Стремлениями,

по обочине,

словно, и только,

немых фонарей.

Spes

Augusta

Великолепие.

Сродни бездомным чувствам

дивных россказней.

Теперь, как хочешь ты,

ложись под грабель солнца.

Шурши отвагой и не знай,

что вера – крайний

артефакт безумства.

Голой стань

для господина ржавого Заката.

Одно доподлинно известно,

что

среди камней,

воды,

секунд

и космоса –

лежит дорога

к долгожданному спокойствию.

Но не узнать ее

средь проклятых оков

тугого вензеля.

И тень от звезд

холодной нитью

тянется до сердца.

Не возлагай на плечи

босых и глухих

проверенное превосходство.

Неси, неси,

неси.

Неси.

Анис разбаренный.

Оранжевый закат

В хмеле

и в дыме разговоров.

И запах будущего

в пленную жару

ворвался этим летом

заново.

Мелькают выдохи.

За каждым из иных

закреплены

мгновения,

бредут вполголоса.

Ответственные мы

за тишину этой ночи

становимся.

Желтеющие сны,

и праведный огонь

всех звезд у мира –

ничто.

В сравнении

с хмельной

отравой дыма.

Летний, праведный,

догорающий стебель

ложится на отклики силы

вместе с западом,

вместе с тонкими жизнями.

Борщевик,

что отчаянно борется,

словно зверь,

за последний закат

своей жизни,

любви,

и отчаянья.

Я любил эти вести, когда

они были волшебными.

А теперь они просто,

как ветер, летают

неверные.

Словно было вчера,

словно не было.

Истинно –

только то, что отчаянно.

Что все силы в себя

сберегло. То – что выстояло.

Что под сенью дождя не слегло.

И пускай далеко этот путь,

как безумный,

стремится возвыситься.

Я ему расскажу,

где растет борщевик.

Где вполголоса

распускаются души,

и где свет свой любовь

обещает.

По камню останется ждать за распятие.

За отголоски борьбы, и за солнце,

что больше не с нами.

За время, что крутит

былинную осень.

И за покой.

Свет безумный

прожег все насквозь,

он не гонится.

Свет уже обогнал времена.

Обманул.

И теперь

цвет дыханья

его.

И теперь

здесь дышать

так легко.

Превосходно.

Желтым инеем тлеет металл,

небо ежится,

распуская в прогул облака.

Так, до вечера,

его исключенный из рук

блик от прошлого

подождет.

И исчезнет,

мгновением позже.

Мудрость и кротость твои не спасли.

Не одолжила ты сил у земли,

Нинлиль. И плата сия высока.

Участь женой обвенчаться горька.

Он же владыка, он жег и крушил.

В ярком огне он смеялся и жил.

Он же не думал, что может любить,

Красным соблазном порок сотворить.

Иштар сестре не подыщет слова,

Камнем падет вниз его голова.

Там тьмой Эрешкигаль мучит мужей.

В Ир‑Калле нет животворных огней.

Падай к нему, о, блаженная Нинлиль!

Разверзни любовь, что навек схоронили.

Энлиль узнает в глазах твоих свет.

И в царстве мертвых наступит рассвет.

Берег речки, омытый брусчаткой.

Верх столба, онемев, дарит свет.

И застрял стон души под лопаткой,

Жаждет выпрыгнуть. Ждал целый век.

Ветер стих, ожидает мгновения

Подхватить цепи пленника снов.

Стон и стук – заискрят параллели,

Как два камня чужих берегов.

Тонко‑струи из кладбища туч

Пролетят незаметно до цели.

Но не в силах добраться к тому,

Что желанье и кровь отогрели.

В полуночи затмения миг

Длится дольше двух жизней в одной.

В самый дальний отросток проник,

Вырвал с корнем и вместе с землей.

Доля с долей мгновенья сошлись ‑

Час назад забирает свое.

Потерять назовет, что нашли,

Пустить реку из двух берегов.

Разорвет параллели по швам.

Сгонит светом остатки чудес.

Верх столба, онемев ото сна,

Стал невидимым, снова исчез.