Владимир Паронджанов - Слова любви, любви таинственной

Не могут эти мелочи

зажечь такой костер.

Ведь что же получается?

Прошло уже полмесяца.

Она посуду моет —

и Шуберта поет;

Она выносит мусор —

глаза, как звезды, светятся.

Ведь это ж ненормально,

любой меня поймет.

Как крестный ход с иконою,

как сад порою вешней,

Как душу напоившая

желанная гроза…

.

И вьются над кострищами

живые души грешниц,

Лишь ангелы безгрешны,

да в церкви образа́.

Бывает в жизни всякое,

когда прямой наводкою,

Когда в незрячих сумерках

мы мечемся, дрожа.

Она вошла как таинство,

светящаяся, кроткая,

Да вот беда, споткнулась

о лезвие ножа.

В душу льется дивный белый снег,

И теряет контуры столица.

Все, что было, умерло навек.

В сердце перевернута страница…

Городская тайная тропа

Под ночными крыльями созвездий

Нас уносит в дивный снегопад

В маленьком, как гнездышко, подъезде.

Ах, как манит боль тех милых лет,

Все украли белые снежинки,

С неба льется тихий горний свет

На давно исчезнувшей тропинке.

Гасит свечи свадебный пожар,

Лунным соком брызнули портьеры,

Призрачные тени двух гитар —

Наших февралей секундомеры.

Все смешалось: звезды, снег и свет,

Эта ночь вовек не повторится.

Все, что было, кануло навек.

В сердце перевернута страница…

По закатам со смертельными потемками…

Там, где чудится: прости и оживи!..

Бродят странники со странными котомками

В ожиданьи смерти и любви.

Под знакомыми февральскими снежинками,

У костра, что выжигает все дотла,

Мы его кормили днями-хворостинками,

А в запасе только дюжина была.

Там, где день идет за год, где маски сорваны,

Ты запомни в пляске бешеной реки

Чуть намеченную тонким светлым контуром

Нашу нежность без касания руки.

Отзвенела ночь отвагой шестиструнною,

С бубенцами у победного крыльца,

Чтобы нежностью то млечною, то лунною

Исцелять бессонные сердца.

Но взметнулись звезды юные, случайные,

Заманили в пляску бешеной реки,

И затмили дни и ночи, ночи тайные,

Нашу нежность без касания руки.

То с распятьем, то с отпетыми мадоннами,

То с иконами у Спаса на крови

Бродят странники со странными котомками

По дорогам смерти и любви.

Чужой весны в чужом раю…

Тебя окликнет взгляд прощальный…

И вновь у бездны на краю

Гитары плач исповедальный.

О, как легко все потерять!

И только юная фиалка

Гитаре грезится опять,

И гитариста ей не жалко.

По алым лезвиям минут

Матерый волк бежит, хромая.

Где был мой дом – чужой уют,

Чужая пристань городская.

Так пожалейте старика!

Вам поцелуй – такая малость!

Уж сколько лет моя рука

Коленей женских не касалась.

Любви и нежности порыв,

Закатный луч и шелест платья.

Но лишь гитары стертый гриф

Мне отвечает на пожатье.

Чужой весны в чужом раю…

Взгляд промелькнувший… миг прощальный…

И вновь у бездны на краю

Гитары плач исповедальный.

Шаг от волшебства до воровства…

Доли, одиночеством загубленной…

Чьи-то еле слышные слова:

– Не мужик мне нужен, а возлюбленный.

Господи, тебе ли выбирать!

Горький луч зашкаливает бешено.

Каждого прими как благодать,

Кем хоть раз согрета и утешена.

Призрачен архангелов полет

В вечную разлуку, в даль обманную…

Стрелки часовые… крестный ход…

В тайную страну обетованную.

И опять во власти колдовства:

– Дай отпить из чаши непригубленной!

Горькие, бессонные слова:

– Где же ты, мой милый, мой возлюбленный!

Сколько их пришло из темноты?

Сколько отошло порою вешнею?

Гибельной, смертельной красоты

Свечи пред иконою нездешнею.

Не дано ни вспомнить, ни понять…

С кем ты закружилась, с кем повенчана?

С кем погибнешь, чья там благодать?

Ой ты, злая доля вековечная!

А когда остынет синева,

Вспыхнут над иконою погубленной

Дивные, бессмертные слова:

– Милый мой…

желанный мой…

возлюбленный…

Вещие, кабацкие струны двух гитар

Пеплом этой ночи отзвенели.

Ты прости, любовь моя, пьяный перегар,