И Кафаоглу - Современная греческая проза

Я тогда только что переехал в село Вариа, помощником врача. В старые времена это было болото, страшное болото, оно пожирало людей и животных, дома можно пересчитать по пальцам. Уже много лет, как болото было осушено, и теперь там уже полно домов, но бывали такие дни, говорят, когда оно оживало и душило деревню маревом, походившим на черную пыль, слышен был запах стоячей воды, люди становились болезненными, агрессивными, и это состояние продолжалось несколько дней.

Врач чувствовал себя обессиленным, так что послал меня одного к своему больному, к старику Гаврилу.

Сегодня ты увидишь короля болота, сказал он, Гаврила. Он уже совсем сдал, бедняга. Слез со своего трона, но дома у себя все еще командует. Теми, кто остался. Живыми и мертвыми. Смотри, не принимай это с излишней беспечностью – болото живо. Из него прорастают руки и ноги – готовое тебя схватить прошлое. Не полагайся на романтиков тумана. Это покровы Саломеи, которая снимет с тебя голову. В Гражданскую сколько народу там сгинуло. Они шли туда, чтобы укрыться, а трясина их поглощала. Один или два дома всего-то и было тогда. Первый построил Гаврил, который знал это место, как свои пять пальцев. Болото заманило туда несколько человек и поглотило их. Даже и сейчас, когда осушено, оно изрыгает кости. Когда оно просыпается, как сегодня, то вспоминает об убийствах, о мертвецах и исторгает их в свой туман. Не улыбайся, друг. У крови свои законы. Их не исправишь. Из головы тогда выходят существа, которые начинают говорить, и логика уступает место абсурду. Слышишь, как часы тикают, тик-так, на твоем запястье, время тащит тебя, как связанное животное.

Есть что-то подлое в болоте. Помимо чувства вины, ненависти, ошибочности, само это место обладает чем-то врожденно-убийственным, ему не нужна была война, чтобы пить кровь. Оно не разделяет врагов и друзей. Оно словно эпидемия зла, пощечина по лицу без индивидуальных черт и пола. Болото протягивало руки и выцарапывало на этом лице глаза, отдирало кожу, высасывало голос. И ты был уверен, что это подлость с тобой говорила. Ты чувствовал, как она обращалась к тебе. Трясина вырывала из тебя все человеческое и превращала в не-человека. Нечто белое тотчас приобретало черный лик. И черный язык облизывал белые зубы рычавшей молитвы. Этот черный язык все пробовал, а затем с отвращением выплевывал. Что-то безымянное, непроизнесенное, лишенное света, шевелилось в этом болоте – твой разум.

Он вздохнул. Ладно, иди уже, сказал, Гаврил тебя ждет. Сходи до темноты, потому что иначе ты будешь уже не тем, когда вернешься. Я хочу спать – это все болото виновато, от этой сырости подкашиваются ноги. А, вот еще что, дай какого-нибудь успокоительного Гаврилу, иначе он тебе все уши своими историями прожужжит.

Я взял свою врачебную сумку и вышел на улицу. Смеркалось. Туман не мог задержаться даже в ветках деревьев. У меня было ощущение, что все пространство пропускали через дуршлаг. Исчезали дома, деревья, разговоры, и одновременно все это было рядом со мной. Стены царапали мне спину, ветки деревьев цеплялись за волосы. Тело трусило, ему было страшно столкнуться с невидимым. Оно прислушивалось к звукам стычек с туманом. Полуослепший, я нащупывал свет из невидимых домов, указывающих мне путь. Во рту было гадко, будто я ел пепел, ноги и руки отяжелели, в глазах щипало; сонливость, завершающая не спячкой, а нервозностью, заставляла ноги заплетаться. Между мной и миром возвышалась мутная ширма, она не позволяла мне ничего видеть дальше, чем на полшага вперед. Меня охватила паника, я никогда не смог бы отыскать дорогу, я остался бы здесь, в плену, навсегда. Я знал, что испарения болота, даже в виде воспоминания, приводят тело в стрессовое, нервное состояние сверхчувствительности. Под их влиянием я почувствовал, что болото изрыгало отзвук своей силы, засасывало мои ноги на несколько сантиметров в грязь. Словно там были какие-то руки, которые тащили их вниз и одновременно цеплялись за них, чтобы выбраться на поверхность.