Джон Китс - Стихотворения и поэмы

Того, кто ей приснился, несомненно,
Перед собой увидела она:
Мучительно свершалась перемена,
Почти прогнав очарованье сна —
Красавица была изумлена
И поскорей заснуть желала снова,
Но медлила, волнения полна,
Столь робким видя юношу младого,
Что перед ней стоял, не говоря ни слова.

Она сказала: «Милый, что с тобой?
В моих ушах еще не отзвучали
Те клятвы, что шептал мне голос твой.
И не было в твоих глазах печали —
Они огонь прекрасный излучали…
О, возврати, верни свой голос мне,
Таким же стань, каким ты был вначале —
Еще побудь со мной, в прекрасном сне,
Не покидай меня в холодной тишине».

Такою речью сладостной Порфиро
Был зачарован и воспламенен.
Как яркая звезда среди эфира
Сверкнет, спеша взойти на небосклон,
Как в аромат, что розой порожден,
Вплетет фиалку нежную природа, —
Так он вошел в ее прекрасный сон.
А за окном — бушует непогода
И медленно луна спустилась с небосвода.

Темно. Зернистый снег стучит в стекло.
«Нет, я не сон, мой ангел светоокий!»
Темно. Метелью все заволокло.
«Да, ты не сон! Зачем же в путь далекий
Пустился ты? Кто так погряз в пороке,
Что нас оставил в комнате вдвоем?
Но знай, что покидаешь ты, жестокий,
Лишь горлинку с надломленным крылом, —
Тебя не прокляну… Но ты оставь мой дом!»

«О Маделина! Милая невеста!
Моих очей светлейшая звезда!
Я лишь затем проникнул в это место,
Чтоб стать твоим вассалом навсегда, —
Я пилигрим, и на пути сюда
Мне встретились тревоги и ненастья,
Но ничего из твоего гнезда,
Кроме тебя самой, не стану красть я, —
Молю, доверься мне — пред нами годы счастья!

Чу! Слышишь голос вьюги колдовской, —
Он нас зовет. Вставай, моя родная!
Заря близка, и день не за горой, —
Спеши за мной, сомнения не зная, —
Скорей, в дорогу! Братия хмельная
Не в силах ни подняться, ни взглянуть,
Над кружками рейнвейна засыпая.
Сквозь снег и вереск предстоит нам путь
На юг, где замок мой, где сможем отдохнуть».

И подчинилась Маделина. Скоро,
Превозмогая робость и испуг,
Она шагнула в темень коридора,
Хотя чудовищ видела вокруг.
За ней ступил ее влюбленный друг,
И в сумраке рассвета мутно-сером
Не доносился ни единый звук —
Лишь сквозняки скользили по шпалерам,
По вытканным на них галантным кавалерам.

Как призраки, в широкий темный зал
Они прошли к железным балюстрадам
У входа, где привратник мирно спал
С огромною пустой бутылкой рядом;
Пес приподнялся и окинул взглядом
Свою хозяйку. Снят с дверей замок,
Скользнула цепь — и вот конец преградам:
Свирепый страж, встряхнувшись, снова лег,
И юная чета ступила за порог.

О, сотни лет, должно быть, пролетели, —
Следы влюбленных стерты, сметены…
В ту ночь барон метался по постели,
И всех его гостей душили сны:
Вампиры, черти, ведьмы, колдуны.
Анджела утром умерла от страха,
Над ней молитвы были прочтены…
Сто тысяч «Ave» не спасли монаха,
И он заснул навек средь ледяного праха.

Воскресным день случился тот:
К вечерней службе шел народ,
И звон был праздничным вдвойне.
Обязан город был весне
Своею влажной чистотой,
Закатный отблеск ледяной
Был в окнах слабо отражен,
Напоминал о свежих он
Долинах, зелени живых
Оград колючих, о сырых,
В густой осоке, берегах,
О маргаритках на холмах.
И звон был праздничным вдвойне:
По той и этой стороне
Безмолвной улицы народ
Стекался к церкви от забот,
От очагов своих родных,
Степенен, набожен и тих.
Вдоль галерей, забитых сплошь,
Струилось шарканье подошв
И крался шепот прихожан.
Гремел под сводами орган.

И служба началась потом,
А Берта все листала том;
Волшебный, как он был помят,
Зачитан, как прилежный взгляд
Пленял тисненьем золотым!
Она с утра, склонясь над ним,
Была захвачена толпой
Крылатых ангелов, судьбой
Несчастных, скорченных в огне,
Святыми в горней вышине,
Ей Иоанн и Аарон
Волшебный навевали сон,
Ей лев крылатый явлен был,
Ковчег завета, что таил
Немало тайн — и среди них
Мышей, представьте, золотых.